факторов вместо одной большой травмы можно обнаружить наличие нескольких частичных травм, несколько сгруппировавшихся вместе однородных поводов, которые только в своей общей совокупности могут осуществить травматическое воздействие и лишь постольку вынуждены составлять единое целое, поскольку сами по себе они образуют только фрагменты единой истории страдания. В других же случаях даже на первый взгляд безразличные обстоятельства, которые лишь в результате их совпадения с действительно патологически повлиявшим событием или со временем особой чувствительности организма, приобретают особую значимость в качестве травмирующего фактора, что вообще-то им не присуще, но отныне они будут прочно удерживать за собой травмирующее влияние.

Однако строго закономерную взаимосвязь психической травмы (давшей повод к болезни) с истеричными феноменами нельзя рассматривать только как одно из явлений в истории жизни невротика, скажем считая, что травма в качестве провоцирующего агента создаёт симптом, который затем становится самостоятельным и далее уже существует независимо. Скорее мы должны утверждать, что психическая травма, или воспоминание о ней, действует наподобие чужеродного тела, которое в течении достаточно длительного времени после своего проникновения продолжает действовать в качестве активного агента. Доказательство этого мы видим в одном необычайно обращающем на себя внимание феномене, который в то же время придаёт нашим взглядам большое практическое значение.

А именно, мы нашли, к нашему огромному удивлению, что отдельные истеричные симптомы мгновенно и безвозвратно исчезают, если у пациента удаётся в полной мере пробудить воспоминание о вызвавшем их к жизни событии, да при этом еще вызвать сопровождавший мучительную сцену аффект; остается только добиться от больного желания изобразить самым подробным образом это событие, облечь свой аффект в слова. Воспоминание вне переживания прежних эмоций почти всегда ни к чему не приводит; психические переживания, которые протекали когда-то прежде, должны быть воспроизведены столь живо, насколько это только возможно, достигая интенсивности statum nascendi, а затем больной должен до конца “ выговориться”. При этом, если мы обратимся к патологических феноменах, ещё раз в своей прежней интенсивности проявятся судороги, невралгии, галлюцинации – чтобы затем уж исчезнуть навсегда. Отказы в работе определенных психических функций, параличи и отсутствие кожной чувствительности также полностью устраняются, конечно это происходит не без того, чтобы на какой-то срок не было заметно временного усиления их активности.

Не вызывает сомнений, что о существовании подобного рода психотерапии догадывались Delboeuf и Бине7[vi], в чём убеждают приводимые нами ниже цитаты: “On s`expliquerait dиs-lors comment le magnйtiseur aide а la guйrison. Il remet le sujet dans l`йtat oщ le mal s`est manifestй et combat par la parole le mкme mal, mais renaissant. » ( Delboeuf. “Животный магнетизм», Париж, 1889 г.). – “…peut-кtre verra-t-on qu`en reportant le malade par un artifice mental, au moment mкme oщ le symptome a apparu pour la premiиre fois, on rend ce malade plus docile а une suggestion curative. » (Бине. «Изменения личности», Париж, 1892 г., стр. 243). – В интересной книге П. Жане8[vii], называющейся «Психологический автоматизм» (Париж, 1889 г.) можно найти описание лечения истеричной девушки посредством применения метода, во многом аналогичному нашему.

У читателя может довольно легко сложиться впечатление, что речь здесь идёт просто о каком-либо не намеренном внушении; у больного существуют большие надежды на то, что посредством лечебной процедуры он наконец-то будет полностью освобождён от страдания, и это ожидание, а не само по себе появление способности выговориться, является якобы действительным фактором исцеления. Но всё происходит совсем не так. Первый опыт подобного рода, когда таким способом был до конца проанализирован необычайно сложный и запутанный клинический случай истерии, посредством последовательного устранения всех симптомов, вызванных определенными, конкретными событиями, относится еще к 1881 году, то есть к до-“ суггестивному” периоду в психиатрии. Полное исцеление пациентки стало возможным только благодаря спонтанному аутогипнозу, вызываемому самой больной, что каждый раз приводило наблюдавшего за всем этим врача в необычайное изумление.

Обращая высказывание: cessante causa cessat effectus мы вероятно имеем право на следующее умозаключение. Вызвавшее патологическую реакцию событие каким-то образом продолжало воздействовать ещё в течении многих лет, и не только косвенно воздействуя через целую цепочку промежуточных, чем-то связанных между собою звеньев-причин, а напрямую и активно пробуждая заново прежние переживания, наподобие того, как и в более поздние времена воспоминание о пережитом психическом потрясении вызывает у пострадавшего человека обильный поток слёз. Мы можем сказать, что истерики чаще всего страдают от реминисценций (от пережитого в далёком прошлом).

В тексте этого предварительного сообщения нам не предоставляется возможность показать то, что нового привносят наши взгляды, а что можно найти у других авторов, таких как Мёбиус[9][viii] и Штрюмфель, которые представили схожие идеи о сущности истерии. Но наибольшее приближение к нашим теоретическим и терапевтическим выводам мы нашли в некоторых разрозненных публикациях Бенедикта[10][ix].

2.

Вначале поистине поражает то, что давно забытые переживания продолжают столь интенсивно воздействовать и ныне; что воспоминания о них вовсе не подлежат полному забвению, которому, как мы считали раньше (и даже были в этом убеждены) подвержены все наши воспоминания. Возможно разобраться получше в действительном положении дел поможет последующее изложение наших идей.

То, что со временем наши воспоминания блекнут или теряют свой первоначально большой аффективной заряд, зависит от нескольких факторов. Прежде всего ответственно это то, насколько эмоционально или же, наоборот, “спокойно” реагировал человек на глубоко потрясшее его событие. Под реагированием здесь мы понимаем целый ряд произвольных и непроизвольных рефлексов, посредством которых разряжаются аффекты на основе накопившегося жизненного опыта; а такие реакции охватывают они любые эмоциональные проявления: начиная от плача и доходя до бешеного неукротимого желания отомстить. Когда мы достаточно интенсивно отдаёмся отреагированию, то большая часть аффекта в конечном итоге бесследно исчезает; наш язык легко убеждает в существовании таких повседневных фактов посредством выражений типа “отбушевать, выплакаться” и т. п. А если такая реакция