НА ПАМЯТЬ О ВОЙНЕ

Что там, у Петрова?^[1]

— Обстановка несколько усложнилась, товарищ генерал. Вот последние сведения… — Начальник штаба дивизии, высокий молодой подполковник, темноволосый и темноглазый, стоял посреди комнаты и, не глядя ни на стену с картой, ни на стол с ворохом донесений, как бы бравируя своей цепкой, отличной, молодой, всегда свежей памятью, безупречным знанием самых различных давно и недавно поступивших в штаб и нанесенных на карту сведений, исправлений и уточнений, докладывал командиру дивизии, только что вернувшемуся с совещания из штаба фронта.

Генерал был старый, как говорят, продубленный ветрами, солнцем и жизнью, вроде бы простоватый, а на самом деле довольно хитрый человек. Посмотришь на такого, кажется — и ленив-то он, и нерасторопен, и тугодум порядочный, и обвести вокруг пальца его ничего-то не составляет, а попробуй-ка обведи. Черта лысого, поскольку это был самый обыкновенный, самый настоящий русский мужик. А настоящего русского мужика, будь он хоть в солдатском ватнике, хоть в генеральском мундире, на мякине не проведешь. Он сам проведет, да так, что и ахнуть не успеешь. И вокруг пальца обведет, и мякиной накормит, а потом опять его вроде бы голыми руками можно брать. Ан нет, и не возьмешь.

Федор Васильевич Лобаненков, так звали генерала, только что скинул полушубок, шапку, валенки и, расстегнув китель, прилег на старенький бархатный потертый диванчик, заскрипевший под ним всеми своими тонкими лакированными и изъеденными червем суставами. За окном стоял февраль, с утра было солнце, но к вечеру замела метелица, залепила крупным мокрым снегом, а здесь, в бывшем поповском доме, было жарко натоплено, сухо, пахло вымытым полом, в печке стреляли дрова, и старого, намаявшегося за день-деньской мужика начало клонить ко сну.

— В районе села Вознесенского противник предпринял третью контратаку силами до батальона. Все его попытки вновь вернуть Вознесенское были ликвидированы. Захвачены пленные, — говорил меж тем подполковник.

— А зачем ему Вознесенское? — спросил сквозь дрему Лобаненков.

— Как известно, село господствует над местностью. С сельской колокольни окрестности просматриваются на десять километров.

— А зачем ему просматривать?

— Это мнение штаба полка. Там проявляют беспокойство и просили усилить их артиллерией.

— Ну?

— Я отказал. Полагаю, что все эти контратаки противника носят всего лишь демонстративный, отвлекающий характер.

"Умница, молодец, — подумал генерал, — правильно орешек разгрыз".

— По данным авиационной разведки… — продолжал подполковник.

— Ну-ка, ну, что там, у Петрова? — Генерал встрепенулся, перевалился на бок, приподнялся на локте. Сонливость с него как рукой сняло. А начальник штаба с удовольствием подумал: "Вот же, право, сущий догада. Не успеешь рта раскрыть, а он уже знает, про что ты собираешься докладывать".

— По данным авиационной разведки, — кашлянув, говорил он с улыбкой, — на участке майора Петрова весь день накапливались силы противника. Сюда же были переброшены и стянуты большие конные обозы, автомобильные колонны, тяжелая артиллерия.

— Вот он где будет прорываться. — Генерал сел, скрестил ноги в шерстяных, толстой вязки носках. — У Петрова он будет прорываться. А зачем ему Вознесенское? Ему одна дорога — через Алешино.

Пятый день дивизия генерала Лобаненкова сдерживала на участке Вознесенское — Алешино — Покровск пытающийся вырваться из окружения немецкий пехотный корпус. Пятый день немцы ошалело метались в котле, нащупывая слабые места в боевых порядках наших войск, окружавших корпус, и наконец нашли: участок Лобаненкова — большак через Алешино, по которому при удаче можно вывести не только пехоту, но артиллерию, обозы и автотранспорт. А прорвать не особенно плотный заслон, стоявший там под командованием майора Петрова, если еще учесть отчаяние, охватившее немцев, не представляло особого труда.

— Так что ж там, у Петрова? — вновь спросил генерал.

Этот старый, мудрый, добрый и хитрый мужик, сын смоленского крестьянина, чуть ли не всю свою жизнь, с первых дней гражданской войны, не снимавший с плеч военной гимнастерки, очень любил молодых людей. "Со стариками мне ску-учно, — позевывая, говорил он. — Они занудливы, старики", — и терпел возле себя одного лишь давнего друга интенданта. Все командиры полков и батальонов у него были молоды, а самым молодым из них и самым отчаянным был сейчас майор Петров.

— Донесения авиационной разведки подтвердили пленные, захваченные на участке Петрова, — докладывал меж тем начальник штаба. — И полковые разведчики.

— Что же, стало быть, следует? — спросил генерал. Он уже прохаживался, в носках и распахнутом кителе, сунув руки в карманы брюк, по комнате, кругами огибая‘стол с ворохом донесений на нем и стройного начальника штаба, стоявшего возле стола.

— Прибыл батальон укрепрайона, — как бы вне связи с заданным ему вопросом, проговорил подполковник. Однако это было на самом деле как раз то, о чем спрашивал его комдив Лобаненков.

— Наконец-то! — воскликнул генерал. — Где командир? Зови! — Он застегнул китель, потом посмотрел на ноги, усмехнулся и проворно сунул их в валенки, стоявшие возле двери. — Где это вы пропадали, уважаемый товарищ майор? — обратился он, строго нахмурив брови, к вошедшему следом за начальником штаба офицеру.

— Дороги трудные, товарищ генерал, — ответил тот.

— Это я знаю.

— Жду ваших распоряжений.

— Что думаешь? — спросил генерал у начальника штаба.

— Батальон необходимо придать Петрову. Пулеметные роты и артиллерия вдвое усилят его огневую мощь.

— Верно. Одобряю. Распорядись-ка.

И когда начальник штаба и комбат вышли из комнаты, генерал в задумчивости прошелся еще несколько раз вокруг стола, а потом сел на диван, скинул валенки и вновь расстегнул китель, намереваясь еще десяток минут поваляться на этой бархатной старинной утвари. Но вернулся начальник штаба.

— Еще что? — спросил генерал.

— Звонил начальник тыла. На станцию Покровск прибыли подарки от наших уральских шефов. Полторы тонны.

— Связались с начальником политотдела?

— Подарки разгружаются. Начальник политотдела поставлен в известность.