Дмитрий Нагишкин Сердце Бонивура

Исторический роман о событиях гражданской войны на Дальнем Востоке

Вот за эту землю, на которой я стою сейчас, мы умрем, но не отдадим ее никому!

Сергей Лазо

Жене и другу моему Г. И. Черной

Пролог Крейсер «Ивами»

1

Занятия кончились в два часа.

Виталий Бонивур собрал тетради и книги, связав их ремешком. Возле гардеробной шумела толпа гимназистов. Он подождал, пока уменьшилась теснота, надел форменную шинель и вышел на улицу.

В это время дня на Китайской улице было, как всегда, людно. Хлопали двери магазинов. Обгоняя извозчичьи пролетки, мчались грузовые и легковые автомобили, резкими сигналами предупреждая переходивших улицу людей. Сотрясая мостовую, под виадуком прошел, расстелив над ним дымное облако, дачный поезд. Холодный январский ветер доносил серебристый перезвон склянок с кораблей, стоявших в порту и на рейде.

Виталий шел на Светланскую привычным путем, поглядывая по сторонам. Оживленная улица пестрела вывесками, то взнесенными под самые крыши, то облепившими двери мастерских, контор, магазинов, лавочек. Каждый, кто имел «дело», заявлял о себе аршинными буквами на фасаде дома или солидной медной резной доской, блестевшей на зимнем солнце возле дверей.

«Петров и К°. Шляпы», «Иванов и сын. Конфекцион». «Иоганн Штамм. Морской агент». «Том Смайлс. Уголь, кокс, брикеты». А дальше — «Контора Кобаяси», «Фото–Ниппон», «Татекава и Асадо», «Торговый дом. Ничиро» японские имена заполняли улицу. Парикмахеры, часовщики, комиссионеры, торговцы всем, чем можно было торговать, банкиры, судовладельцы, промышленники, владельцы рыбалок, лесосек, продавцы! Очень много японцев было во Владивостоке… Вот направо почти весь квартал заняли две огромные вывески: «Иокогама Спеши–банк» и «Чосен–банк». У японских «негоциантов» как они любили себя называть — и информация была лучше, и деньги оказывались у них именно тогда, когда русский купец ощущал в них затруднение. Японские предприятия росли одно за другим, как грибы после дождя; особенно в последний год их расплодилось великое множество…

Виталий пошевелил в кармане рукой и нащупал квитанцию на отданные в починку часы. Мать просила зайти к часовщику.

Опять потянулись вывески: «Карасава, Сарадэ — прачки», «Суэцугу. Дамские прически. Завивка», «Исидо. Починка часов всех систем и фирм»…

Виталий толкнул небольшую дверь. Звякнул колокольчик, укрепленный над входом. В мастерской сверкали металлические детали часов под стеклянными колпаками на столах, тикали вразнобой всевозможные часы, висевшие на стенах и стоявшие на полках. Китаец–слуга сказал Виталию:

— Чего надо? Исидо нету.

— Я зашел за часами, сегодня — срок.

— Приходи другой раза! — сказал китаец. — Сегодня работай нету! Японски люди на бухты ходи. Тама японса парохода приходи, большой! Пушка, солдата много… Такой пушка десять раза стреляй — Владивостока сразу фангули, сразу пропадай… Ну, тебе домой ходи! Моя буду закрывай!

Выйдя из мастерской, Виталий заметил на дверях записку. Печатными буквами на бумажке было выведено:

«ГГ. КЛИЕНТОВ ПРОСЯТ СЕГОДНЯ НЕ БЕСПОКОИТЬСЯ. С ПОЧТЕНИЕМ ИОСИМОТО ИСИДО».

На углу Виталий столкнулся с одноклассником — Ромкой Плетневым.

Лицо Ромки раскраснелось, волосы выбились из‑под форменной, набекрень, фуражки, черные глаза искрились. Увидев Виталия, он возбужденно закричал:

— На Золотой Рог пошли, Виталька!

— Чего?

Ромка посмотрел на Бонивура с видом превосходства.

— Так ты ничего не знаешь? Весь город уже на ногах. Видишь, валом валят на пристань! А ты ничего не знаешь! Прямо смешно даже…

— Да что случилось‑то? — оборвал его Виталий.

— Пришел японский крейсер.

— Ну?!

— Вот тебе и «ну»! Стоит на рейде. На пристани народу видимо–невидимо! Идем, посмотришь! Я уже два раза был.

2

Мальчики спустились по переулку, ведшему к Торговому порту. Маленький переулок был забит людьми. На пирсах в порту толпился народ. Глухой гул говора носился в воздухе. Тысячи людей расположились на причалах. Даже на обшивке пирса примостились люди.

Виталий взглянул туда, куда были устремлены взоры всех собравшихся.

На рейде стоял крейсер.

Сизая дымка морозного январского дня затянула очертания Чуркина мыса; поэтому так четко виден был чужой военный корабль, пришедший неведомо зачем. Его стройные обводы были стремительны и свидетельствовали о быстроте хода. Покрытый серо–голубой краской, корабль казался вылитым из одного куска металла. Орудийные башни выставили длинные клыки морских орудий, точно оскалясь на Владивосток. Исхлестанные ветрами и волнами борта казались обрызганными кровью: краска местами облупилась, обнажив суриковый грунт. Легкий парок курился откуда‑то снизу, словно стальное чудище дышало. Ветер шевелил на гафеле флаг, развернул его, показав на минуту красный круг солнца с хвостами расходящихся лучей.

— Видал? — спросил Виталия восхищенный Ромка. — Пушки какие, а?! Разок даст — и ваших нет.

Что‑то недоброе было в этом флаге и в молчании корабля, направившего орудия на город. Зачем?..

Плетнев не унимался:

— Вот так пушечки, Виталя!

Какой‑то пожилой усатый человек в кепке, стоявший рядом с подростками, неприязненно обернулся к Ромке и сердито проговорил:

— Цыц ты, щенок! Чего растявкался?! Пушки, пушки… Видали мы всякие… Чему радуешься‑то?..

Бедно одетая женщина, в своем демисезонном потрепаном пальто, озябшая до синевы, сказала вполголоса:

— А чего им не радоваться, богатым‑то? Поди, им от японцев худа не будет. Вишь, разоделся, будто на праздник!

Ромка был в новой шинели, ладно сидевшей на нем Лаковый козырек новенькой фуражки блестел. Светлые металлические пуговицы были начищены до сияния. Отец Ромки был одним из воротил Хлебной биржи и денег на сына не жалел. Новенькие штиблеты Ромки, крахмальный воротничок, подшитый к воротнику гимнастерки, — все напоминало Виталию о том, что сам он одет очень плохо: потертая шинель, бумажные, стиранные не раз брюки, изношенные ботинки.

Ромка, вспыхнув от слов, сказанных женщиной, ответил:

— Ну и что ж, что вырядился? Вы разбогатейте и одевайтесь, как хотите!

Немолодой грузчик отозвался:

— С вами, гадами, разбогатеешь! Век работай, а на гроб денег не накопишь.

Ромка не остался бы в долгу, но в этот момент позади них раздался возглас:

— Дяденька, дайте пройти… Там наши ребята стоят… Дяденька!

Кто‑то пробирался через толпу, отчаянно работая локтями