неприятные вещи, как плутоний, как мы установили, имели радиус распространения 12 километров. Дальше, чем на 12 километров, — ничего от станции не попало. А вот цезий, стронций (вот эти вот пятна) — они, значит, проникли на большие территории.

(снижение громкости, неясность) …вынос цезия, потому что ведь горячее же всё.

Почему цезий? Потому что из всех элементов, которые там находятся, он — самый легкоплавкий: при температуре 700°C с небольшим он уже практически испаряется. Плавится, и испарение насыщенных паров — высокое. Поэтому он, собственно, и летит.

Наша главная-то цель была — не допустить температуры 2500°С! В чём ведь заслуга тех людей, которые там много отдали времени в первые дни. Нам нужно было не выйти на температуру 2500 градусов, — вот какой была основная цель.

— А почему цель была именно такой?

— Потому что 2500°С — это температура плавления таблеток из двуокиси урана, а основная активность сидит внутри этих таблеточек. Поэтому, если бы температура достигла 2500°С, то было бы не 3% вышедшей наружу активности, — а все 100%. То есть площадь загрязнённых территорий, степень загрязнённости и её интенсивность возросли бы в 30 раз относительно того, что произошло. В 33 раза почти. А на самом деле — даже больше, потому что поганые бы изотопы пошли, ещё гораздо более тяжёлые, чем цезий, тот же самый.

И потому смысл всех наших мероприятий сводился к тому, что лишь бы только не 2500°С! Почему Рыжков всё время телеграммы слал: «Какая температура? Какая температура? На сколько поднялась там?» И вот максимальная температура, которую мы там зафиксировали, оказалась около 2000°С. Потом этими всякими «завальными» мероприятиями мы начали её снижать и снизили в конце концов до 300°С. А сейчас там максимальная температура (ещё жизнь идёт — не реактор, а его остатки там ещё живут) где-то 60—70°С. Вот такого масштаба.

— А если оставить всё это без наблюдения, может...

— О, насчёт того, чтобы без наблюдения оставить, я потом тоже скажу, отдельно! Сейчас про другое. Чтобы понимание было. Основная цель всех мероприятий была: не допустить 2500°С.

— Весь уран там…

— Он бы весь расплавился, и вся основная активность (а так только 3,5% её вышло наружу), все 100% активности вышли бы наружу и полетели бы по всему Земному шару. Вы понимаете? Вот смысл!

— А сколько его всего?

— Всего в реакторе? В этом реакторе — 1700 тонн.

— Урана?

— Урана, да, топлива самого. Вот эта цель была достигнута.

— Вот от Рыжкова шли телеграммы. Вы не слышали, какой разговор с ним был, чисто практический?

— С Рыжковым — слышал и разговаривал, и доклад я ему делал, когда они приезжали с Лигачёвым, а с Долгих сам по телефону много раз общался.

— Шёл разговор, наверное, что вы делать будете, и вы докладывали?

— Доклад — что делается. Вопрос — что нужно от Москвы. Полное одобрение наших действий. Очень спокойно. Но с Рыжковым мне все разговоры очень нравились и с Долгих. Они были предельно деловыми.

1986—1988 г.

Все права на материалы сайта принадлежат редакции журнала «Скепсис». Копирование публикаций приветствуется при наличии гиперссылки на scepsis.net и гиперссылки на страницу заимствуемой публикации; коммерческое использование возможно только после согласования с редакцией. Наш e-mail: journal@scepsis.ru