Литвек - электронная библиотека >> Маргарет Уэйс и др. >> Фэнтези: прочее >> Драконы осенних сумерек

Маргарет Уэйс, Трейси Хикмэн ДРАКОНЫ ОСЕННИХ СУМЕРЕК

ПЕСНЬ О ДРАКОНЕ
…Слушайте же эту Песнь,
Каждое слово которой, подобно дождинке,
Смывает прах веков и пыль домыслов
С величавой Легенды о Битве Драконов,
Легенды о том, как во дни юности мира,
Когда три луны поднимались над Кринном,
Мир содрогнулся от посвиста драконьих крыл.
И о том, как во дни тьмы, и ужаса,
Под черной луной,
Бесстрашный свет возгорелся в Соламнии:
Явился истинный Рыцарь.
Воззвав к Богам, он выковал сияющее Копье —
И пронзил им самую душу Темных Драконов,
Изгнав их черную тень
С посветлевших берегов Кринна.
Это был Хума, Соламнийский Рыцарь,
Прозванный Носителем Света.
У подножия гор, в священной тиши храма,
Собрал он Кователей Копий
И принял в себя их мощь, круша извечное Зло,
Вгоняя его назад в драконью глотку Тьмы.
И Паладайн, великий Бог Добра, сиял за его плечом,
Наполняя силой десницу.
Так Хума изгнал Владычицу Тьмы и все Войско Ужаса
Назад в Бездну,
В бессолнечный мир,
В царство смерти,
В Ничто,
Откуда не долетают проклятья.
Так, в громе и грохоте, окончился Век Мечтаний
И наступил Век Силы,
Когда в пределах Востока возвеличился Истар —
Королевство света и правды,
Чьи золотые и белые минареты
Возносились к солнечной славе,
Знаменуя уход Зла.
Сиял он,
Словно праматерь добра,
Словно метеор в небесах Справедливости.
Но Король-Жрец Истара все искал пятен на солнце.
Деревья в ночи виделись ему когтистыми демонами,
Реки под луной — густыми потоками крови.
Он хотел пройти путем Хумы
И тоже воззвать к Богам,
Чтобы изгнать из мира последнюю тень греха.
Святой была его цель.
Но Боги отвратили от мира свое лицо.
И настал час смерти и ужаса,
Когда огненная гора упала с небес,
Нацеленная в сердце Истара.
Город взорвался, словно череп в огне
Плодоносные долины вздулись горами,
Моря хлынули в разверстые могилы гор
Сухими пустынями сделались ложа морей,
Дороги Кринна стали дорогами мертвых.
Таково было начало Века Отчаяния,
Когда узлом связались дороги,
Когда ветры завыли в костях пустых городов,
А людей приютили горы, и пустоши
Древние Боги более не слышали их.
Вотще простирали мы руки к пустому серому небу,
Призывая новых Богов.
Нет нам ответа.
Равнодушно молчит Небо…
СТАРЕЦ
Тика Вейлан со вздохом выпрямила спину и повела плечами, пытаясь размять прихваченные судорогой мышцы. Бросив тряпку в ведро, она обвела комнату взглядом.

Содержать старую гостиницу в порядке делалось все трудней. Как ни ухаживай, как любовно ни полируй вощеную мебель — на поверхности старинных столов появлялись все новые трещины, а посетитель, садясь на скамью, рисковал схлопотать занозу пониже спины. Что говорить, «Последнему Приюту», верно, далеко было до тех новомодных гостиниц, которые, насколько слышала Тика, появились в Гавани. Но зато как здесь было уютно! Громадное дерево, на чьих могучих ветвях было построено здание, казалось, ласково обнимало его. Стены дома были до того искусно вписаны в естественные изгибы ствола, что глаз не мог различить, где потрудилась природа, а где — человеческая рука. Полированная стойка бара выгибалась изящной волной, опираясь на выступы живых ветвей. Цветные оконные стекла разбрасывали по комнате веселые блики…

Тени становились короче: близился полдень, скоро придет время открывать заведение. Тика огляделась еще раз, теперь уже с довольной улыбкой. Столы были чисто вымыты и натерты до блеска, оставалось только пройтись тряпочкой по полу. Тика принялась переставлять тяжелые деревянные скамьи, и в это время из кухни появился Отик, сопровождаемый облаком душистого пара.

— Еще один бодрящий денек! — сказал он. — И в смысле дела, и в смысле погоды!

Подобрав пухлый животик, он протиснулся за стойку и, весело насвистывая, принялся расставлять кружки.

— Я бы предпочла погоду потеплей, зато дела — без запарки, — ответила Тика, таща увесистую скамейку. — Я вчера ноги по колено стоптала, и хоть бы кто спасибо сказал, про чаевые я уж молчу! Такие все мрачные, прямо страшно смотреть. И знай подскакивают на всякий чих, точно ужаленные. Честное слово, стоило мне уронить кружку, как Ретарк выхватил меч!

— Подумаешь! — фыркнул Отик. — Ретарк — стражник утехинских Искателей, а у этой публики вечно душа не на месте. Поди-ка поработай у фанатика вроде Хедерика, сама станешь такой же…

— Тихо ты, — остерегла его Тика.

Отик только пожал плечами:

— Пока Высокий Теократ еще не приспособился летать, ему нас не подслушать. Скрипучие ступеньки выдадут его прежде, чем он разберет, о чем мы болтаем! — Но Тика заметила, что голос он все-таки понизил. Он продолжал: — Помяни мое слово, девочка, наши, утехинские, не долго будут терпеть подобное безобразие. Это же надо, людей хватают и тащат неизвестно куда! Ох, времена!.. — Отик покачал головой, но потом лицо его просветлело: — Зато дела идут замечательно…

— Пока он не надумал нас закрыть, — хмуро отозвалась Тика. Схватила швабру и принялась мыть пол.

— Даже Теократам нужно наполнять чем-то желудок, а также отмывать глотку от серы и огня, которые они извергают во время проповедей, — засмеялся Отик. — Каждый день задвигать людям про Новых Богов — небось жажда замучит. То-то он, как вечер — так к нам…

Тика оставила швабру и наклонилась поближе, поставив локти на стойку.

— Отик, — сказала она серьезно и тихо. — Ходят ведь и другие слухи… люди говорят о войне! О том, что на севере собираются какие-то армии! По городу слоняются непонятные типы в надвинутых капюшонах. Их все время видят с Высоким Теократом, они его о чем-то расспрашивают…

Отик с любовью взглянул на свою девятнадцатилетнюю собеседницу и ласково потрепал ее по щеке. Он старался заменить ей отца — с тех самых пор, как ее родитель таинственным образом исчез.

— Война? Еще чего! —