атмосфере планеты колонистам приходилось носить скафандры за пределами поселения, и по той же причине отходить далеко от Трех куполов было категорически запрещено. Если закончится воздух в баллоне или, не дай бог, произойдет какая-нибудь поломка… Но такого не случалось еще ни разу, а кроме этих долгих прогулок в холмах, у Куинна не было другой возможности побыть с Ланой наедине. И хотя они еще были детьми, Куинн в последнее время постоянно ловил себя на том, что засматривается на ее лоб, на ее шею, на ее губы и задается вопросом: о чем она думает? Догадывается ли она, о чем думает он? А что, если сегодня во время прогулки им встретится длиннохвостый грызун или какое-то другое животное, которого раньше никто не видел, и Лана отпрянет в испуге, и Куинну придется ее подхватить, чтобы она не упала? И тогда, может быть, она поймет, какие чувства он к ней питает?

— Да, надо идти. — Лана поднялась на ноги. — А то не успеем вернуться к началу молитвы.

Куинн кивнул, и они пошли дальше, скользя по рассыпанным красным камням. Их длинные тонкие тени играли друг с другом, то сливаясь, то расходясь под их ногами в тяжелых запыленных ботинках.

* * *

Там было красивое розовое деревце, сделанное из чего-то, похожего на мерцающие кристаллы. Куинн обнаружил его недели три назад, когда гулял в одиночестве. Теперь он хотел показать его Лане; он думал, что, взглянув на такое чудо, она начнет хотя бы приблизительно понимать всю глубину его чувства к ней. А может, и нет. Скорее всего, она просто взглянет на деревце, улыбнется, пожмет плечами, а потом они молча вернутся в колонию и запыхаются, потому что будут спешить, чтобы успеть добраться до Первого купола до комендантского часа, и эта одна на двоих одышка станет их единственной тайной, единственным способом общения, наполненным особым смыслом.

Но на планете не встречалось ничего, даже отдаленно похожего на это сверкающее деревце, выросшее среди голых камней и как будто покрытое белыми и розовыми кристаллами — ни мистер Блау, ни отец Куинна ни разу не упоминали о чем-то подобном, — и Лана просто должна была это увидеть. До деревца оставалось всего несколько метров, надо было лишь перебраться через последний невысокий холм. Куинн заметил, что Лане трудно идти вверх по склону, и, когда она поскользнулась на рассыпчатом сером гравии, он подхватил ее под локоть. Его пальцы задержались в пространстве между ее рукой и боком на мгновение дольше положенного. Девочка приостановилась и с подозрением на него посмотрела. Потом перевела взгляд на его ладонь у себя под мышкой, и Куинн кивнул головой и быстро убрал руку. Он еще никогда не прикасался к Лане в таком сокровенном месте, и даже через два скафандра — через несколько слоев ткани, майлара и плотной подкладки — чувствовал странное покалывание, словно в пальцах скопились электрические заряды. Его щеки вспыхнули краской. Он пропустил Лану вперед, а сам пошел сзади. Она опять оступилась на камнях, но удержала равновесие. Она оглянулась посмотреть, заметил ли это Куинн, а потом улыбнулась спокойной улыбкой человека, которому все равно, заметил ли кто-то его неловкость. Куинн смутился и в то же время разволновался. Это было так странно — видеть, как Лана преображается. Еще секунду назад она оставалась самой собой, той же девчонкой, какой была всегда, но что-то менялось — улыбка, наклон головы, мягкость во взгляде, — и Лана становилась совершенно другой, как будто вдруг становилась старше. И Куинн даже не знал, в кого из этих двух Лан он влюблен.

Он поспешил вверх по склону, стараясь прогнать из головы эти странные новые мысли, и тут сверху посыпались красно-серые камни, слой гравия сдвинулся, выскользнул из-под ног, Куинн упал, и его потащило вниз вместе с обвалом. Когда ему наконец удалось подняться на ноги — кто бы мог подумать, что на это уйдет столько времени, — Лана исчезла. Ее нигде не было. Осталась только громадная куча красных камней, рассыпанных по всему склону, и неумолимые бледно-голубые огни колонии, мерцающие в подернутой дымкой дали. Случилось страшное. Лана пропала.

* * *

Куинн в жизни не бегал так быстро, но три стеклянных купола колонии все равно казались такими далекими, недостижимыми. Он упал, поднялся на ноги, побежал дальше, опять упал — и на этот раз остался лежать в пыли, прижавшись лбом к холодному стеклу шлема. Что он сделал? Куда подевалась Лана? Что будет, когда Форрест узнает? Будет ли ему, Куинну, прощение?

Он думал, что взрослеет, превращается из мальчика в мужчину. Но сейчас он повел себя не по-мужски. Бросил Лану, убежал, как испуганный ребенок. Как он теперь посмотрит в глаза отцу, маме, Форресту Блау и расскажет им, что случилось? И что с ним будет, когда они все узнают?

Мальчик заставил себя подняться. Перед глазами стояло суровое лицо Форреста Блау, прислоненный к столу белый березовый хлыст, хорошо смазанная винтовка, висевшая над переходным шлюзом. Он развернулся туда, откуда бежал: над цепочкой его следов все еще висели маленькие облачка мелкой красной пыли. Вот тогда он и принял решение. Проверив, сколько воздуха осталось в баллоне, он со всех ног побежал назад, по собственным следам. Кровь колотилась в висках, ноги в тяжелых ботинках глухо стучали по толще пыли, дыхание сбивалось, шлем опять запотел изнутри, но Куинн упорно бежал вверх по склону, к насыпи красных камней — туда, где еще пару минут назад была Лана. Была, а потом вдруг исчезла.

* * *

Там, где прежде стояла Лана, теперь была только куча камней. Ничего, кроме камней и обрывавшихся у завала следов Ланы, оказавшихся на удивление крупнее его собственных. Куинн поднял небольшой валун, отбросил в сторону. Потом — еще один. И еще. Надеясь, что вот сейчас он увидит ее серебристый скафандр, ее черный ботинок, ее круглый стеклянный шлем. Но под камнями была только пыль, все та же мелкая красная пыль. Куинн отшвыривал камень за камнем и вдруг понял, что плачет. Он стукнул себя кулаком по шлему. Его лицо, мокрое от пота и слез, застыло в гримасе отчаяния. Он был в шлеме и не мог вытереть слезы, и поэтому ему казалось, что он тонет в соленой воде. Он согнулся пополам, уверенный, что его сейчас вырвет. Тошнота, отдававшая горькой желчью, подступила в горлу, и пока Куинн стоял согнувшись, он краем глаза заметил, как что-то сдвинулось, шевельнулось.

Что-то странное.

Шелохнулось едва уловимо.

Свет.

Мягкий розовый свет, струившийся из щелей между камнями.

Куинн упал на колени и принялся раскидывать камни, зарываясь руками в толщу мелкого щебня; и вот луч света стал ярче — точно такого же розового оттенка, как таинственное деревце из кристаллов, которое Куинн