подумал, а струсил и разнылся из-за непредвиденных осложнений, он обещал быть более дипломатичным, даже извинился и повесил трубку. Но еще долго сидел в кресле, озадаченный.

— Почему, в конце концов, обязательно надо оставаться таким, как есть — прошептал он наконец, удивляясь тому, что уперся из-за какой-то мелочи.

То, чем он был, нетрудно выразить в нескольких словах — это легко мог бы сделать он сам или любой из его коллег; и требуется всего-то устранить этого ничтожного нынешнего Патена, его малюсенькую душонку, ради того чтобы Патен обновленный мог свободно ходить по поселку и заниматься порученным делом. Да и кому он нужен, старый Патен, кто о нем пожалеет. Ни жена, хоть у них приличные отношения, ни сослуживцы не питают к нему привязанности и смотрят на него скорее брезгливо-равнодушно. Так кому жалеть о том, что он изменится

Патен хлопнул в ладоши. В ту же секунду вошла хозяйка и с ней молодая китаянка с видом приветливым и любопытным. Когда же Патен взволнованным, дрожащим голосом объявил, что согласен подчиниться требованию чиновника, китаяночка, которую Патену лестно было считать своей приятельницей, подпрыгнула от радости и воскликнула

— О, какой вы станете красавчик!

Хозяйка шлепнула ее по губам, но она все равно сияла улыбкой и растягивала пальцами уголки глаз — показывала, как похорошеет Патен и как он будет ей тогда нравиться. Глядя на них, Патен рассмеялся. Тогда засмеялась и молодая китаянка, довольная тем, что развеселила его, а Патен вдруг заметил, что она почти беззубая, у него ёкнуло сердце, но он только засмеялся еще громче.

4

Главе администрации немедленно доложили о решении Патена, он не соизволил еще раз прийти к нему сам, но прислал ему в наставницы женщину — и не кого-нибудь, а свою собственную жену. Когда она подошла к сидящему за столиком в нижнем зале Патену, он сначала краешком глаза следил, как она усаживалась, как праздно сложила руки, зевнула, а потом удивленно поднял голову, чтобы разглядеть ее как следует несмотря на китайские черты, коротко стриженные жесткие черные волосы, она кого-то ему напоминала, не какого-то определенного человека, а тип лица, очень распространенный, встречающийся и в его семье, да, может, даже имеющий сходство, пусть грубое и отдаленное, с ним самим. В изумлении он спросил ее по-китайски, откуда она родом.

— Я француженка, — ответила она, — но изменилась так же, как, насколько мне известно, должны измениться вы с помощью моих уроков.

Она произнесла это с поникшим, усталым видом, голос у нее был глухой и тусклый. Патен набрался храбрости расспросить ее и узнал, что она приехала в Китай несколько лет тому назад и сочла более удобным и разумным для успешной работы принять китайскую внешность; решение само по себе превосходное, но по не зависящим от нее обстоятельствам, в которых, однако, была и ее доля ответственности, ей пришлось отказаться от деловой карьеры, и, чтобы выпутаться с наименьшими потерями, она вышла замуж за здешнего руководителя, впрочем, он назначен на этот пост недавно, а до этого служил в Пекине и был заядлым франкоманом. Жить в захолустье тяжело, но что делать! Она вздохнула. Ей явно было трудно остановиться, и она прибавила, что ей придает сил одна новость, хотя ничего особенного в ней, в общем-то, нет она узнала от мужа, а тот слышал в Пекине, что скоро в поселок привезут самого императора, настоящего последнего китайского императора, и будут показывать его в клетке.

— Да что вы! — сказал Патен. — Какого императора

Разве непонятно. Привезут императора, вот и всё, правительство долго держало его где-то упрятанным, а потом изменило тактику и решило продемонстрировать его всей стране в таком унизительном положении, запертым в клетку, вероятно, для того, чтобы все увидели, что он ничем не отличается от других людей, так же зависит от воли властей, что никакое священное право его не защищает и он, презренный изгой, являет собой самое жалкое зрелище. Говорят, его провезут по всему Китаю, с севера на юг и с запада на восток, в сопровождении специально приставленных служащих. Вот почему, закончила женщина, сейчас ей не так противно и скучно торчать тут, в поселке, — потому что такого уникального зрелища, как живой китайский император, стоит ждать где угодно, ради этого можно и потерпеть, тем более что сам император страдает несравненно больше, это он-то, который прежде, надо думать, и слова «страдание» не знал. Она была уверена, что при одном виде императора ее озарит и она поймет сразу все. Патен пожал плечами и сказал

— Ну, если он для вас все равно что какой-нибудь несчастный зверь в зоопарке, дряхлая ученая обезьяна…

Он не договорил и развел руками. Как он устал, изнемог, и какая адская жара!.. Вошла молодая китаяночка, принесла им чай. Она широко улыбнулась Патену, а уходя, прежде чем затворить дверь, еще раз всунула лукавую мордашку, так растянула веки, что скрылись глаза, и восторженно подняла над головой кулак.

Это придало Патену бодрости.

— Послушайте, — сказал он жене чиновника, которая, видимо, задремала сидя, — а как же урок!

Та вздрогнула, слегка покраснела, провела рукой по лбу

— Так жарко… Расскажите мне, месье, как там во Франции

— Да не знаю я! — отмахнулся Патен. Ему не терпелось побыть с китаяночкой, должен же он ее отблагодарить, да и сам проявить участие — ей, верно, тоже нужна поддержка!

— Так вы останетесь посмотреть на императора. Право же…

— Вы ничего не делаете, ничему меня не учите! — возмутился Патен. — А я должен измениться, так приказал ваш муж.

— Все уже сделано, все в порядке, — бесстрастно и твердо ответила она. — Но я все же советую вам дождаться императора, вы не пожалеете.

Патен вскочил, поискал глазами зеркало или хоть стекло, но ничего такого не было. Он тревожно спросил

— Я правда изменился. Ведь ваш муж будет проверять…

— Да нет, — со скукой поморщилась она. — Можете хоть сейчас идти куда угодно, кто вас держит

Патен опасливо подошел к двери на улицу и рывком открыл ее. В глаза ему ударил дневной свет. Он отпрянул, снова закрыл дверь и прислонился к ней спиной, на душе у него было легко и радостно.

— Может быть, — жена чиновника продолжала свое, — нас даже пригласят к нему на чаепитие, и он будет свободно беседовать, по-дружески и по-светски…

— А! Вы всё про эту старую обезьяну! — Патен захохотал.

Он хлопнул в ладоши, и в ту же минуту вбежала сияющая китаяночка, она грызла арбузные семечки и звучно сплевывала на пол лузгу…