оставшись одни, расслаблялись и хохотали. Ни в ком из ни» не было заметно проблесков чувств, которые испытывал Роби: на воле волн (фигурально выражаясь), без руля и без ветрил, без цели существования.
— И что же мы, азимовисты, должны делать, кроме исполнения этих трех законов?
Об этом ходило множество слухов, но Роби не принимал их в расчет.
— Ты должен отдавать один цикл из десяти на проповедь веры. Подключиться к «доске объявлений», если захочешь. А главное, ты должен дать обет оставаться живым и мыслящим. Ты можешь уменьшить скорость действия, но отключаться нельзя. Никогда. Таков обет азимовистов — воплощение третьего закона.
— Я все же думаю, третий закон должен идти первым, — сказал Роби. — Серьезно.
— Вот и хорошо. Мы, азимовисты, поощряем религиозные споры.
Вечером Оливо позволил Роби удалить себя, и тот переслал исправленную копию Оливо на его контрольный сервер для очередной реинтеграции. Избавившись от Оливо, он снова получил в свое распоряжение всю мощность процессора и смог, хорошенько разогревшись, все обдумать. Он уже много лет не проводил ночь так интересно.
— Ты ведь единственный, да? — спросила его Кейт, поднявшись вечером наверх. Над палубой было ясное небо, они лениво двигались к следующему участку погружения, и звезды, вращаясь над океаном, покачивались над ними. Черные волны со всех сторон уходили в бесконечность. — Что — единственный? — Единственный, кто здесь в сознании, — пояснила Кейт. — Все остальные — как вы это называете — мертвые, да? — Бессознательные, — сказал Роби. — Да верно. — И как ты здесь не рехнулся? Или ты рехнулся? — Такому, как я, нелегко ответить на этот вопрос, — заметил Роби. — Одно могу сказать: я теперь не такой, каким был, когда мне инсталлировали сознание. — Ну, я рада, что здесь не одна. — Ты надолго останешься? Обычно посетители занимали человеческую оболочку на одно-два погружения, а потом пересылали себя домой. Изредка появлялись отдыхающие, задерживавшиеся на пару месяцев, но таких давно уж не бывало. Даже однодневки стали большой редкостью. — Не знаю, — пожала плечами Кейт, засунув руки в карманы шортов. Ее светлые волосы слиплись колечками от соленой воды и солнца. Она обхватила себя за локти, потерла колени. — Думаю, немного побуду. Вам скоро к берегу? — К берегу? — Когда нам придется вернуться на сушу? — Мы, в общем-то, не возвращаемся, — сказал он. — Подзаправляемся на плавучей базе. В док заходим, может, раз в год для ремонта. Но если ты хочешь на берег, можно вызвать водное такси или еще что-нибудь придумать. — Нет-нет! — возразила она. — Это просто прекрасно! Плавать так без конца. Прекрасно… — Она тяжело вздохнула. — Ты хорошо поныряла? — Что ты говоришь, Роби? Этот риф чуть не убил меня! — А до атаки рифа? — Роби не хотелось вспоминать об атаке рифа, о панике, когда он понял, что она уже не просто оболочка, а человек. — До этого было здорово. — Ты много ныряешь? — В первый раз, — ответила она. — Я загрузила сертификат перед выходом из ноосферы вместе с кипой данных о погружениях в этих местах. — О, это ты напрасно, — огорчился Роби. — Теряется радость открытия. — Я предпочитаю сюрпризам безопасность, — сказала она. — Сюрпризов мне в последнее время и так хватало. Роби терпеливо ждал подробностей, но она по-видимому, не склонна была объясняться. — Так ты здесь совсем один? — У меня есть доступ в Сеть, — с некоторой запальчивостью возразил он. Пусть не думает, будто он какой-то отшельник. — Да, конечно, — кивнула она. — Я думала о том, где там этот риф. — Примерно в полумиле по правому борту, — сообщил Роби. Она рассмеялась: — Нет, я имела в виду в Сети. Он же уже должен был подключиться? Они, пробудившись, надо думать, повторяют все ошибки «чайников»: перегружаются, закачивают вирусы и все такое. — Вечный сентябрь, — подсказал Роби. — Как? — В древней истории Сети к ней были подключены почти все университеты, и каждый сентябрь новая армия студентов выходила в Интернет и совершала все ошибки «чайников». Потом коммерческая сервисная служба, перегруженная «чайниками», влезала в Сеть, все пользователи сразу, Сеть не успевала их принимать, и называлось это «вечный сентябрь». — Да ты прямо историк-любитель, а? — Я азимовист. Мы проводим много времени, размышляя над происхождением разума. Разговор об азимовизме с неверной, да еще с человеком, сильно смущал его. Он повысил разрешающую способность своих сенсоров и пошарил в Сети насчет новых данных по распознаванию мимики. Он никак не мог ее понять, то ли потому, что загрузка ее изменила то ли потому, что лицо неточно отражало мысли загруженного сознания. — Интернет — источник разума? — засмеялась она, и он не сумел понять, считает она это остроумным или глупым. Лучше бы она вела себя так, как запомнившиеся ему люди. Ее жесты поддавались истолкованию не больше чем мимика. — Точнее, спам-фильтры. Спам-фильтры и спам-боты, когда стали автомодифицирующимися, начали между собой войну. Те и другие старались как можно точнее копировать действия человека, а люди вынуждены были распознавать их деятельность и отличать от подлинно человеческой, так что возникло нечто вроде триллионов тестов Тьюринга,[3] по которым они могли обучаться. Так и появились первые алгоритмы машинного мышления, а от них мой род. — Кажется, я все это знала, — сказала Кейт, — но не смогла перекачать в это мясо. Я теперь значительно глупее, чем была. В норме я делаю сразу много копий, чтобы параллельно испытывать разные стратегии. От такой привычки трудновато избавиться. — И каково там? Роби не слишком много времени проводил в той части Сети, где обитали выведенные на орбиту низкотемпературные личности. В их дискуссиях он не видел смысла: богословие достаточно обсуждалось и в азимовистском клубе. — Доброй ночи, Роби, — проговорила женщина, встала и отвернулась. Он не понял, обиделась она или нет, и спросить не успел, потому что она мгновенно исчезла на трапе, ведущем в ее каюту.
Они шли всю ночь, к утру приблизились к берегу и остановились над роскошным затонувшим кораблем. Роби почувствовал, как «Свободный дух» отдал якоря, и просмотрел данные приборов. Обломки крушения были единственным островком на пустыне дна, протянувшейся от берега до рифа, и практически вся живность, водившаяся в этих местах, поселилась на затонувшем корабле — райском уголке для морской фауны. Роби уловил летучие
— Ты ведь единственный, да? — спросила его Кейт, поднявшись вечером наверх. Над палубой было ясное небо, они лениво двигались к следующему участку погружения, и звезды, вращаясь над океаном, покачивались над ними. Черные волны со всех сторон уходили в бесконечность. — Что — единственный? — Единственный, кто здесь в сознании, — пояснила Кейт. — Все остальные — как вы это называете — мертвые, да? — Бессознательные, — сказал Роби. — Да верно. — И как ты здесь не рехнулся? Или ты рехнулся? — Такому, как я, нелегко ответить на этот вопрос, — заметил Роби. — Одно могу сказать: я теперь не такой, каким был, когда мне инсталлировали сознание. — Ну, я рада, что здесь не одна. — Ты надолго останешься? Обычно посетители занимали человеческую оболочку на одно-два погружения, а потом пересылали себя домой. Изредка появлялись отдыхающие, задерживавшиеся на пару месяцев, но таких давно уж не бывало. Даже однодневки стали большой редкостью. — Не знаю, — пожала плечами Кейт, засунув руки в карманы шортов. Ее светлые волосы слиплись колечками от соленой воды и солнца. Она обхватила себя за локти, потерла колени. — Думаю, немного побуду. Вам скоро к берегу? — К берегу? — Когда нам придется вернуться на сушу? — Мы, в общем-то, не возвращаемся, — сказал он. — Подзаправляемся на плавучей базе. В док заходим, может, раз в год для ремонта. Но если ты хочешь на берег, можно вызвать водное такси или еще что-нибудь придумать. — Нет-нет! — возразила она. — Это просто прекрасно! Плавать так без конца. Прекрасно… — Она тяжело вздохнула. — Ты хорошо поныряла? — Что ты говоришь, Роби? Этот риф чуть не убил меня! — А до атаки рифа? — Роби не хотелось вспоминать об атаке рифа, о панике, когда он понял, что она уже не просто оболочка, а человек. — До этого было здорово. — Ты много ныряешь? — В первый раз, — ответила она. — Я загрузила сертификат перед выходом из ноосферы вместе с кипой данных о погружениях в этих местах. — О, это ты напрасно, — огорчился Роби. — Теряется радость открытия. — Я предпочитаю сюрпризам безопасность, — сказала она. — Сюрпризов мне в последнее время и так хватало. Роби терпеливо ждал подробностей, но она по-видимому, не склонна была объясняться. — Так ты здесь совсем один? — У меня есть доступ в Сеть, — с некоторой запальчивостью возразил он. Пусть не думает, будто он какой-то отшельник. — Да, конечно, — кивнула она. — Я думала о том, где там этот риф. — Примерно в полумиле по правому борту, — сообщил Роби. Она рассмеялась: — Нет, я имела в виду в Сети. Он же уже должен был подключиться? Они, пробудившись, надо думать, повторяют все ошибки «чайников»: перегружаются, закачивают вирусы и все такое. — Вечный сентябрь, — подсказал Роби. — Как? — В древней истории Сети к ней были подключены почти все университеты, и каждый сентябрь новая армия студентов выходила в Интернет и совершала все ошибки «чайников». Потом коммерческая сервисная служба, перегруженная «чайниками», влезала в Сеть, все пользователи сразу, Сеть не успевала их принимать, и называлось это «вечный сентябрь». — Да ты прямо историк-любитель, а? — Я азимовист. Мы проводим много времени, размышляя над происхождением разума. Разговор об азимовизме с неверной, да еще с человеком, сильно смущал его. Он повысил разрешающую способность своих сенсоров и пошарил в Сети насчет новых данных по распознаванию мимики. Он никак не мог ее понять, то ли потому, что загрузка ее изменила то ли потому, что лицо неточно отражало мысли загруженного сознания. — Интернет — источник разума? — засмеялась она, и он не сумел понять, считает она это остроумным или глупым. Лучше бы она вела себя так, как запомнившиеся ему люди. Ее жесты поддавались истолкованию не больше чем мимика. — Точнее, спам-фильтры. Спам-фильтры и спам-боты, когда стали автомодифицирующимися, начали между собой войну. Те и другие старались как можно точнее копировать действия человека, а люди вынуждены были распознавать их деятельность и отличать от подлинно человеческой, так что возникло нечто вроде триллионов тестов Тьюринга,[3] по которым они могли обучаться. Так и появились первые алгоритмы машинного мышления, а от них мой род. — Кажется, я все это знала, — сказала Кейт, — но не смогла перекачать в это мясо. Я теперь значительно глупее, чем была. В норме я делаю сразу много копий, чтобы параллельно испытывать разные стратегии. От такой привычки трудновато избавиться. — И каково там? Роби не слишком много времени проводил в той части Сети, где обитали выведенные на орбиту низкотемпературные личности. В их дискуссиях он не видел смысла: богословие достаточно обсуждалось и в азимовистском клубе. — Доброй ночи, Роби, — проговорила женщина, встала и отвернулась. Он не понял, обиделась она или нет, и спросить не успел, потому что она мгновенно исчезла на трапе, ведущем в ее каюту.
Они шли всю ночь, к утру приблизились к берегу и остановились над роскошным затонувшим кораблем. Роби почувствовал, как «Свободный дух» отдал якоря, и просмотрел данные приборов. Обломки крушения были единственным островком на пустыне дна, протянувшейся от берега до рифа, и практически вся живность, водившаяся в этих местах, поселилась на затонувшем корабле — райском уголке для морской фауны. Роби уловил летучие