прикрывшуюся капюшоном мадонну, или огромную многоножку, или колоссальное первобытное изваяние, или на все это вместе, или ни на что вообще.
Я увидел, как серебристые очертания тела Франца начинают крошиться, превращаясь в беспорядочный вихрь белых крупинок. В тот же самый момент темная фигура качнулась вперед, и вокруг него словно сомкнулись колоссальные пальцы, затянутые в черную шелковую перчатку, или закрывающиеся лепестки огромного черного цветка.
С чувством человека, бросающего первую горсть земли на гроб друга, я хрипло каркнул Вики:
— Поехали!
Свечение уже почти полностью растворилось во тьме — дороги почти не было видно, когда «Фольксваген» рванулся с места.
Вики выжимала из машины все возможное.
Треск осыпающихся камней становился все громче и громче, заглушая неосязаемый ветер, заглушая шум мотора. Вскоре он превратился в настоящий гром. Я чувствовал, как под движущимися колесами содрогается земля — эти толчки были ощутимы, даже несмотря на то, что машина подскакивала на ухабах.
Сбоку от каньона перед нами вдруг открылась яркий провал. Мгновенье мы неслись словно сквозь напластования густого дыма, потом Вики резко притормозила, мы вывернули на дорогу и нас чуть не ослепил утренний свет.
Но Вики не остановилась. После поворота она тут же прибавила ходу, и мы помчались дальше по дороге Малого Платанового каньона.
Нигде не было ни единого признака темноты. Гром, который сотрясал землю, затих вдали.
Там, где дорога резко уходила от вершины склона в сторону, Вики свернула к обочине и остановила машину.
Вокруг нас громоздились горы. Солнце еще не поднялось над ними, но небо было уже ярко-синим.
Мы поглядели вниз вдоль склона. На месте сползшей вниз земли осталась обширная впадина. Ее уже не закрывали облака пыли, хотя пыль еще поднималась откуда-то со дна каньона.
Осевший склон тянулся теперь от нас до самого края обрыва сплошной единой плоскостью, без единого разрыва или бугорка, без единого выдающегося над ровной земляной поверхностью предмета. Абсолютно все унес и похоронил под собой оползень.
Таков был конец Домика-На-Обрыве и Франца Кинцмана.
Перевод А. Лисочкина