Вторая рука бесцельно водила пистолетом, словно его дуло могло помочь что-то увидеть.

— Куда? — горестно взывал слепой. — Куда идти?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Гарлемцы пришли в такое бешенство, на которое только и способны жители этого района. Нью-Йоркские власти распорядились снести трущобы, в квартале на северной стороне 125-й улицы в районе Седьмой авеню. Жителям некуда было податься. Другие гарлемцы были недовольны, потому что понимали: переселенцы из этих домов появятся у них, и их районы тоже станут трущобами. В квартале хватало маленьких магазинов, кафе и прочих коммерческих заведений, и их владельцы тоже были недовольны: арендная плата в новых домах была слишком высокой.

То же самое можно было сказать и о квартирной плате, но пострадавшие квартиросъемщики даже не успели об этом подумать. Необходимость поскорее подыскать жилище как-то заслонила от них все остальное. Они неохотно расставались с домами, в которых многие из них родились, где они женились, рожали детей, где умирали их родные и близкие. Их мало утешал тот факт, что эти дома были признаны негодными для проживания людей. Обстоятельства принуждали их жить там, пока они сами не деформировались настолько, что жилища и жители стали прекрасно подходить друг другу. Теперь же их выгоняли из привычных берлог, и этого было достаточно, чтобы взбунтоваться.

Какая-то негритянка, наблюдавшая за происходящим с противоположной стороны улицы, мрачно заметила:

— Это они называют программой жилищного развития. По-моему, это программа жилищного уничтожения.

— Почему бы ей не уткнуться, — хихикнула молодая и нахальная чернокожая особа, — что толку чесать языком.

— Она похожа на старый облезлый матрас, фыркнула ее столь же молодая и нахальная подруга.

— И ты тоже заткнись, — обрезала ее спутница. Доживешь до ее лет, сама станешь матрасом.

Двое молодых людей, только что вышедших из спортзала ХАМЛа^[9] остановились у витрины Африканского Мемориального книжного магазина, расположенного рядом с ювелирным магазином.

— Они и магазин, глядишь, снесут, — сказал первый. — Они не оставят нам ничего.

— Подумаешь, — отозвался его спутник. — Лично я не читаю.

Его друг удивленно уставился на него:

— Что ты говоришь! Тебе надо научиться читать непременно!

— Ты не понял меня, старина. Я не сказал, что не умею читать. Я сказал, что не читаю. Ну, зачем мне читать всю эту чепуховину?

На это его спутник только хмыкнул, и они удалились.

Но большинство чернокожих братьев и сестер стояли и равнодушно смотрели, как огромные металлические шары врезаются в дряхлые стены домов. День выдался жаркий, и гарлемцы покрывались обильным потом и вдыхали воздух, отравленный выхлопными парами и белесой пылью от штукатурки.

Дальше на восток, на другом конце обреченного квартала, где 125-ю улицу пересекает Ленокс-авеню стояли Могильщик и Гробовщик и стреляли из своих больших никелированных револьверов 38-го калибра в огромных серых крыс, что разбегались из-под сносимых домов. Всякий раз, когда стальной шар врезался в стену, на улицу выбегало несколько крыс, и вид у них был куда более недовольный, чем y выселяемых жильцов.

Здание покидали не только крысы: перепуганные стаи клопов ползли по руинам, а жирные черные тараканы совершали самоубийство, прыгая из окон.

За подвигами детективов с удовольствием наблюдали завсегдатаи из бара на углу. Им страшно нравилось смотреть и слушать, как ухают револьверы.

— Не перестреляйте кошек по ошибке, — сострил один из зрителей.

— Кошки слишком маленькие, — отозвался Эд Гробовщик. — Эти крысы скорее похожи на волков.

— Я про двуногих кошек.

В этот момент из-под стены выскочила большая крыса и побежала по тротуару.

— Эй! Крыса, а крыса! — крикнул Гробовщик, словно тореадор, пытающийся обратить на себя внимание быка.

Чернокожие зрители безмолвно следили за происходящим.

Внезапно крыса обернулась и уставилась на Гробовщика злобными красными глазками. Тот выстрелил. Пуля угодила зверю прямо в лоб, отчего тело крысы буквально вылетело из шкуры.

— Оле! — воскликнули зрители.

Четыре белых полицейских в форме, стоявшие на противоположном тротуаре, перестали болтать и начали тревожно озираться. Они стояли у своих машин, размешенных по обе стороны 125-й улицы в районе сноса, словно в их задачу входило не допустить бывших обитателей этой трущобы в фешенебельные кварталы Лонг-Айленда через мост Трайборо.

— Он просто застрелил еще одну крысу, — прокомментировал действия Гробовщика полицейский.

— Жаль, это была не чернокожая крыса, — буркнул его напарник.

— Займись этим сам, — отозвался первый полицейский.

— С удовольствием, — буркнул второй. — Я не боюсь.

— Крысы такие жирные, что негры могли бы жарить их и есть, — цинично заметил третий полицейский.

— И не требовать пособия, — заметил второй.

Все трое рассмеялись.

— Похоже, эти крысы сами жарили и ели негров, от-того-то так и растолстели, — продолжал полицейский номер три.

— И не смешно, — попытался осадить его полицейский номер четыре.

— А чего же ты сам смеялся? — осведомился второй полицейский.

— Я просто икал.

— Вы, лицемеры, только и умеете икать, — изрек полицейский номер два.

Третий полицейский краешком глаза уловил какое-то движение и быстро повернулся. Он увидел, как из выхода подземки появился толстый черный залитый кровью, потом и слезами человек. За ним на волю вырвался кошмар. Другие окровавленные люди озирались по сторонам с таким ужасом, словно только что спаслись бегством от самого дьявола.

Но именно вид окровавленного негра-толстяка заставил полицейских начать действовать. Чернокожий, который бежит весь в крови, означает опасность, и нужно было подумать о том, как лучше защитить белую расу. Выхватив револьверы, они побежали в четырех направлениях.

Гробовщик и Могильщик удивленно наблюдали их маневры.

— Что там стряслось? — удивленно спросил партнера Гробовщик.

— Видишь толстяка-негра, он весь в крови, — ответил Могильщик.

— А, если бы что-то было серьезное, он бы так далеко не убежал, — отмахнулся Гробовщик.

— Ты не понимаешь, Эд, — возразил Могильщик. — Белая полиция вознамерилась защищать белых женщин.

Увидев, как белый полицейский резко остановился и двинулся ему наперерез, чернокожий толстяк направился к Гробовщику и Могильщику. Он не знал их, но они были вооружены, и этого ему было достаточно.

— Уходит! — крикнул первый полицейский из-за его спины.

— Я его успокою! — пообещал тот его