- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (22) »
П. Голубев Буран Повесть из жизни детского дома
I. ЖИТЬЕ-БЫТЬЕ
Тридцатиградусный сибирский мороз трещал, заползал в щели, в разбитые стекла. Белыми лапами цеплялся по углам. В приюте холодно. Мишке Козырю не хотелось итти самому за валенками по холодному полу. Он выглянул из-под одеяла: кого бы послать? Ребята проснулись, но от холода сжимались в комочек, закрывшись с головой одеялом. — Пашка! принеси валенки! — крикнул Мишка. — Сам сходишь — не велик барин! — огрызнулся тот с соседней койки. — А-а — не велик? — и в тот же миг Пашка получил подзатыльник. — Не пойдешь? — Да ладно, чего дерешься, — занюнил Пашка и отправился на кухню. — На-а! — бросил он, вернувшись, в Мишку валенками. — Покидайся... мало тебе еще! Получишь? — грозил тот. — Ох, генерал какой выискался! — раздался из угла насмешливый голос Гошки Косого. — Пашка, его благородию штаны надень! Ребята фыркнули, но сдержались, боясь, как бы от Мишки и им не досталось. Мишка был самый старший, и кто шел против него, тому влетало. — Пашка, барину сапоги почисть! — не унимался Гошка. — Ты, косой, смотри... я тебе всю заячью морду разобью, — обозлился Мишка. — Ишь, какой выискался... фу-ты, ну-ты, ваше благородье!.. А это видал? — и Гошка, кривляясь на кровати, показал Мишке нос. Гошка один из немногих мальчишек не уступал Мишке, хотя он и был и меньше и слабосильнее его. — Я и мараться-то о тебя не буду, — подумаешь, храбрец какой!.. Только стоит Катерине Астафьевне сказать, останешься без обеда, — отступал Мишка. — За то ты двойную порцию получишь. Жри, подлиза! — Подлиза? Так я подлиза? — и Мишка бросился на Гошку. Гошка в одной рубашке и подштанниках как заяц скакал по кроватям, наступая ребятам на ноги. — Гошка, чорт, не видишь скоса-то! — ругались возмущенные ребята. А сами были рады, что Гошка не уступает Мишке. — Погоди, косой, я тебе припомню, попадешься когда-нибудь! — А вот и не попадусь... Ha-ко, выкуси! — и Гошка показал фигу. Мишка по кроватям бросился за Гошкой, а тот, хлопнув дверью, босиком выскочил во двор и убежал в избушку Тайдана. — Это безобразие! — закричал вбежавший в спальню в одном белье мастер Шандор с прутом в руках. — Начальничке скажу... Мишко большой... безобразие. Расстрепанный мастер ребятам показался смешным, — фыркнули, кто-то мяукнул, кто-то свистнул. У Шандора побледнели губы, глаза сделались злыми, и он начал хлестать прутом по одеялам. Ребята корчились под одеялами не столько от боли, сколько ради озорства и от хохота. Кто-то крикнул: — Начальничка идет! — и Шандор скрылся в свою комнату. Начальничка, как называл мастер заведующую Катерину Астафьевну, старая, сморщенная, как сушеный гриб, старуха, бомбой влетела в спальню. — Как вам не стыдно! Спать не даете. Озоруете, как большевики какие-нибудь. Ты, Козырь, большой — других бы унимал: а ты сам заводишь... — напустилась она на Мишку. — Что на вас старшего что ли нет? Мастер опять выскочил, но уже одетый. — Это безобразие! Гвалт... мальчишки... Мишко, Гошко... — размахивал он руками и что-то бормотал по-своему, по-венгерски, так как русских слов он знал очень мало. На шум прибежала Степанида, приютская кухарка, с подойником в руках. — Не мой ли варнак Гришка тут озорует? Пробери его хорошенько, матушка Катерина Астафьевна. — Не мыркай!.. Не видала, а лезешь... "Пробери"... — грубо огрызнулся на мать Гришка. — Гришка, грубиян! — возмутилась заведующая, — выдрать тебя мало за такую грубость. — А чего она лезет? — оправдывался Гришка. — Встать сейчас же! — приказала Катерина Астафьевна, — Шандор, засадите их за работу без чаю... Озорники! По уходе "начальнички" мастер покрикивал, торопил ребят: — В Венгрии так нет... Мальчишка Венгрии карош... Руссиш не карошо... Наскоро умывшись, ребята перешли в мастерскую, рядом со спальней. Мастер, рассерженный ребятами, был угрюм. Молча раздавал неоконченные вчера большие бельевые корзины. Ребята присмирели, только хруст прутьев да поворачивание корзин на досках нарушали тишину. Мишка Козырь, униженный в глазах ребят выговором заведующей, молчал, как будто что-то замышлял. Гошка после всех явился в мастерскую и, как ни в чем не бывало, не глядя на Мишку, сел на свое место. Руки у всех ныли от работы; заказ корзин был срочный: "Попечительный комитет города", на средства которого содержался приют, два раза напоминал заведующей, чтобы к сроку выполнить непременно. Колька разминал пальцы: ему не хотелось сегодня приниматься за большую корзину. — Колько! — сердито сказал мастер, — дай корзинко! Мастер еще издали заметил, что корзина косая: — Не карош корзинко! — Не умею лучше, — оправдывался Колька. — Нэ умей! А кушать умэй? Нэ кочу! — и выругался по-своему. — Надо карош форма корзинка! — ткнул мастер Кольке корзинкой в лицо. Колька вспыхнул. — Не дерись! — и от обиды, как будто кто схватил его за глотку, на глазах выступили слезы и сжались кулаки. — Сам делай! Мастер не понял слов, но, почувствовав дерзость, выругался и, выхватив из пучка прут, ударил Кольку по голым ногам. Колька вскрикнул, схватился за ногу и громко заплакал, потом вдруг сорвался с места и своей корзинкой пустил в мастера. — Н а вот тебе, когда так! — закричал он злобно и бросился вон из мастерской на улицу. Шандор побежал за Колькой, но после неудачной погони вернулся еще злее: кричал, ругался, размахивал прутом, выгнал подвернувшегося под ноги Сеньку. — Город надо... Комитет заявить... Нэ карош руссиш, — потом приказал ребятам сегодня кончить корзинки, а сам ушел из мастерской. Тотчас Сенька прибежал назад, прошел в спальню, вытащил из постели два пальто и две шапки, прихватил Колькины валенки и убежал в избушку Тайдана. Там на печке за трубой сидел Колька и плакал. — Колька, слезай скорей, одевайся да айда на улицу. Колька живо соскочил с печки, оделся. — Совсем убегу... чорт с ними... Давно собирался, да как-то боязно было, а теперь убегу, — решительно заявил Колька. — И я с тобой, Колька, — ладно? — Айда! Подвяжись вот веревкой — теплее. Оделись, только бы итти, а в дверь Тайдан, приютский
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (22) »