будет.
Наконец Людмила приехала. — Завтра ты пойдешь в театр. Это слово для Шишкина не значило ничего, и к известию он отнесся спокойно. Я купил ему билеты на все дневные спектакли ТЮЗа, сам был только на премьере, а свободное время Людмилы было нашим с ней временем. Надоело жить прошлым, пора было что-то решать, а до моего отъезда оставалось несколько дней. …В последнем действии пьесы она не участвовала, я зашел к ней в комнату поторопить ее. Мы должны были дождаться Шишкина и ехать втроем за город. Но она не была готова. — Что случилось, Людмила? Она отвернулась от зеркала и грустно взглянула на меня. — Вот, посмотри, — встала она и сняла кофточку. — Ну и что? — пожал я плечами. — Я всегда говорил, у тебя великолепный загар! — Нет, ты сюда смотри! — она показала на грудь. Прямо над лифчиком было маленькое синее пятно. — И здесь, — она показала плечо. — И тут, — она повернулась спиной. На ее туалетном столике валялся седой парик Бабы Яги и ее горбатый нос. — Ничего не понимаю, откуда синяки?! — Они… — голос ее дрожал. — Они… ребята… стреляют в меня из рогатки! И тут меня осенило. — Дуреха!! — завертел я ее. — Радоваться надо! Они же не в тебя стреляют! Они в Бабу Ягу стреляют! Это же лучшая рецензия на твои спектакли! — Ре… цензия… — всхлипывала она, — тебе рецензия… а если в лицо попадут… или в глаз… Приглушенно донеслись аплодисменты. Это закончился спектакль. — А ну-ка быстрей! Я схватил парик, надел на Людмилу, приклеил ей нос, набросил на нее черную хламиду, потащил за собой. На сцену мы вышли вместе. В зале царил галдеж, зрители не расходились. — Дети! — обратился я к ним. — Дети, тише! Я выждал паузу. Из-за кулис на меня растерянно глядел режиссер. Я придал своему голосу как можно более мягкие нотки. — Дети! — проникновенно обратился я к залу. — Кто из вас стрелял в Бабу Ягу? Зал выжидательно молчал. — Ну хорошо. Вот вы видите Бабу Ягу? — Видим!! — завопил зал. — А это вовсе и не Баба Яга! Я снял с Людмилы парик, отцепил нос и развел руками. — Видите, перед вами тетя. Красивая тетя? — Красивая… — сказала маленькая девочка из первого ряда. — А вы в нее стреляете… Нехорошо! — Это не тетя! — вдруг крикнул кто-то, и в зале снова поднялся шум. — Это Баба Яга фокусы показывает! Тишину восстановить было невозможно. Когда я повернулся, чтобы проводить Людмилу за кулисы, что-то острое впилось мне под лопатку. Я понял, что это месть за разрушенную сказку. Пришлось спуститься в зал. — Ребята, — ходил я между рядами, — кто хочет посмотреть вблизи Кащея Бессмертного? — Я! — Я! — И я! — Я тоже хочу! — Тише, ребята! Давайте договоримся. Тот, кто отдаст мне рогатку, пойдет со мной и посмотрит Кащея. А потом я рогатку верну. — Не-ет… — засмеялись в зале. — Не вернете! — решительно сказал беленький мальчик с крайнего кресла. И тут я увидел Шишкина. Он шел к беленькому мальчику. Мальчик встал. Шишкин был на голову ниже. Губы его дрожали. И поза его обычная, когда он сердит — руки в карманах, согнутые плечи, взгляд исподлобья. — Павел никогда не обманывает! — сказал Шишкин. Он полез в карман брюк и протянул мне свою рогатку. Я остолбенел. Маленькая рогатка с тонкой резинкой. Из таких мы стреляли в детстве на переменах проволочными пульками. Беленький мальчик, поколебавшись, тоже протянул мне рогатку. Еще трое подошли и отдали свое оружие. — Ну что ж, идемте! Маленькая девочка из первого ряда тронула меня за рукав. Она дрожала от нетерпения, любопытства и предчувствия страха: — Я тоже хочу… — умоляюще просила она. — Я тоже хочу, но у меня нет рогатки. — Ну, это не беда. Я взял ее на руки, и мы пошли за кулисы. Кащеем оказался веселый студент из театрального училища. Он смешил детей до слез и угощал конфетами. Режиссер ходил довольный, потирал руки, подмигивал мне: ко всему он относился как к продолжению спектакля. Я же чувствовал себя усталым, как после целого дня физической работы. Людмила печально и добро глядела на злодея Шишкина. — Ну вот, ребята, а теперь можете забирать свои рогатки, — бросил я их на стол. Каждый осторожно взял свою. Шишкин подошел последним. Я кивнул Людмиле, чтобы она оставила нас вдвоем. Предстояло объяснение с Шишкиным. Мы молчали довольно долго. Потом Шишкин сказал, глядя в упор: — Я знаю, она не всамделишная Яга, а понарошку… но зачем она Иванушку и Аленушку!.. — Он снова начал волноваться. — Ладно, Шишкин, ладно. Успокойся! Ты же не будешь больше! — Нет. — А ребят ты подговорил? — Я. — А тетя Людмила тебе нравится? — Когда она не Баба Яга — нравится, — улыбнулся Шишкин. Втроем мы поехали за город, на левый берег Амура. Людмила потрошила рыбу, а мы с Шишкиным пошли собирать на длинной песчаной косе плавник и сушняк для костра. — Павел, мы скоро поедем домой? — Скоро. — А тетю Люду мы возьмем? — Не знаю. — Я хочу, чтоб тетя Люда ехала с нами! — Очень хочешь? — Да. — Тогда давай мне дрова, иди и сам скажи ей об этом! Шишкин шел, приплясывая и напевая нашу песню, нашу с его отцом песню о ките:
Шишкин сделал стойку на руках, перевернулся, побежал.
— Эй, Шишкин, рано тебе петь такие песни!
Людмила махала рукой, звала нас. Шишкин бежал к ней.
Из заднего кармана его джинсов выглядывала рогатка.
Наконец Людмила приехала. — Завтра ты пойдешь в театр. Это слово для Шишкина не значило ничего, и к известию он отнесся спокойно. Я купил ему билеты на все дневные спектакли ТЮЗа, сам был только на премьере, а свободное время Людмилы было нашим с ней временем. Надоело жить прошлым, пора было что-то решать, а до моего отъезда оставалось несколько дней. …В последнем действии пьесы она не участвовала, я зашел к ней в комнату поторопить ее. Мы должны были дождаться Шишкина и ехать втроем за город. Но она не была готова. — Что случилось, Людмила? Она отвернулась от зеркала и грустно взглянула на меня. — Вот, посмотри, — встала она и сняла кофточку. — Ну и что? — пожал я плечами. — Я всегда говорил, у тебя великолепный загар! — Нет, ты сюда смотри! — она показала на грудь. Прямо над лифчиком было маленькое синее пятно. — И здесь, — она показала плечо. — И тут, — она повернулась спиной. На ее туалетном столике валялся седой парик Бабы Яги и ее горбатый нос. — Ничего не понимаю, откуда синяки?! — Они… — голос ее дрожал. — Они… ребята… стреляют в меня из рогатки! И тут меня осенило. — Дуреха!! — завертел я ее. — Радоваться надо! Они же не в тебя стреляют! Они в Бабу Ягу стреляют! Это же лучшая рецензия на твои спектакли! — Ре… цензия… — всхлипывала она, — тебе рецензия… а если в лицо попадут… или в глаз… Приглушенно донеслись аплодисменты. Это закончился спектакль. — А ну-ка быстрей! Я схватил парик, надел на Людмилу, приклеил ей нос, набросил на нее черную хламиду, потащил за собой. На сцену мы вышли вместе. В зале царил галдеж, зрители не расходились. — Дети! — обратился я к ним. — Дети, тише! Я выждал паузу. Из-за кулис на меня растерянно глядел режиссер. Я придал своему голосу как можно более мягкие нотки. — Дети! — проникновенно обратился я к залу. — Кто из вас стрелял в Бабу Ягу? Зал выжидательно молчал. — Ну хорошо. Вот вы видите Бабу Ягу? — Видим!! — завопил зал. — А это вовсе и не Баба Яга! Я снял с Людмилы парик, отцепил нос и развел руками. — Видите, перед вами тетя. Красивая тетя? — Красивая… — сказала маленькая девочка из первого ряда. — А вы в нее стреляете… Нехорошо! — Это не тетя! — вдруг крикнул кто-то, и в зале снова поднялся шум. — Это Баба Яга фокусы показывает! Тишину восстановить было невозможно. Когда я повернулся, чтобы проводить Людмилу за кулисы, что-то острое впилось мне под лопатку. Я понял, что это месть за разрушенную сказку. Пришлось спуститься в зал. — Ребята, — ходил я между рядами, — кто хочет посмотреть вблизи Кащея Бессмертного? — Я! — Я! — И я! — Я тоже хочу! — Тише, ребята! Давайте договоримся. Тот, кто отдаст мне рогатку, пойдет со мной и посмотрит Кащея. А потом я рогатку верну. — Не-ет… — засмеялись в зале. — Не вернете! — решительно сказал беленький мальчик с крайнего кресла. И тут я увидел Шишкина. Он шел к беленькому мальчику. Мальчик встал. Шишкин был на голову ниже. Губы его дрожали. И поза его обычная, когда он сердит — руки в карманах, согнутые плечи, взгляд исподлобья. — Павел никогда не обманывает! — сказал Шишкин. Он полез в карман брюк и протянул мне свою рогатку. Я остолбенел. Маленькая рогатка с тонкой резинкой. Из таких мы стреляли в детстве на переменах проволочными пульками. Беленький мальчик, поколебавшись, тоже протянул мне рогатку. Еще трое подошли и отдали свое оружие. — Ну что ж, идемте! Маленькая девочка из первого ряда тронула меня за рукав. Она дрожала от нетерпения, любопытства и предчувствия страха: — Я тоже хочу… — умоляюще просила она. — Я тоже хочу, но у меня нет рогатки. — Ну, это не беда. Я взял ее на руки, и мы пошли за кулисы. Кащеем оказался веселый студент из театрального училища. Он смешил детей до слез и угощал конфетами. Режиссер ходил довольный, потирал руки, подмигивал мне: ко всему он относился как к продолжению спектакля. Я же чувствовал себя усталым, как после целого дня физической работы. Людмила печально и добро глядела на злодея Шишкина. — Ну вот, ребята, а теперь можете забирать свои рогатки, — бросил я их на стол. Каждый осторожно взял свою. Шишкин подошел последним. Я кивнул Людмиле, чтобы она оставила нас вдвоем. Предстояло объяснение с Шишкиным. Мы молчали довольно долго. Потом Шишкин сказал, глядя в упор: — Я знаю, она не всамделишная Яга, а понарошку… но зачем она Иванушку и Аленушку!.. — Он снова начал волноваться. — Ладно, Шишкин, ладно. Успокойся! Ты же не будешь больше! — Нет. — А ребят ты подговорил? — Я. — А тетя Людмила тебе нравится? — Когда она не Баба Яга — нравится, — улыбнулся Шишкин. Втроем мы поехали за город, на левый берег Амура. Людмила потрошила рыбу, а мы с Шишкиным пошли собирать на длинной песчаной косе плавник и сушняк для костра. — Павел, мы скоро поедем домой? — Скоро. — А тетю Люду мы возьмем? — Не знаю. — Я хочу, чтоб тетя Люда ехала с нами! — Очень хочешь? — Да. — Тогда давай мне дрова, иди и сам скажи ей об этом! Шишкин шел, приплясывая и напевая нашу песню, нашу с его отцом песню о ките:
Он просто жил, он просто жил.
Хвостом мутил морскую воду.
Еще китеночку любил
В ненастную погоду!
Он знал, что это неспроста,
Ворчало сердце глухо.
Любил от кончика хвоста
До самой мочки уха!