стоит. Победа положительного героя — каким бы, в меру своих представлений о положительном, ни рисовал его автор — оказывается возможной лишь в мире качественно измененном. Опять мы сталкиваемся с неизбывным стремлением качественно менять миры. Но в фантастике шестидесятых это делалось для того, чтобы сделать мир для лучшей жизни. А теперь — чтобы сделать мир для лучшей драки. В самом замечательном случае — чтобы сделать мир, который всеми своими свойствами доказывал бы суперавторитетность главного героя. Старик Ницше благодарно кланяется из своей сифилитической могилы!
Конечно, среди работающих в области фэнтези мастеров, как и среди абсолютно всех групп людей, встречаются умные и милые люди, и тексты у них — соответственные. Но именно эти-то тексты, вышедшие на качественно новый по сравнению с шестидесятыми годами художественный уровень, совершенно нечувствительным образом приближаются к соответствию тогдашним моральным догматам.
И, конечно, в демократическом обществе должны уживаться и хлысты, и трясуны, и обычные верующие. Но в данном случае речь идет о том, что обычных уже почти не остается, и, более того, они-то и оказываются ненормальными, белыми воронами среди бесчисленных свидетелей Иеговы, святых последнего дня и прочих, несть им числа…
Другой широко используемый паллиатив, который сумела выработать фантастика, когда умер великий посюсторонний суперавторитет, рожденный на грани веков, — это так называемая альтернативная история. Что было бы, если?.. Если бы Германия победила СССР во Второй мировой войне? Если бы не было Октябрьской революции? Частным случаем этой механики являются параллельные миры — та же земля с тем же человечеством, но их несколько, и у каждой — своя история, отклонившиеся одна от другой невесть когда и почему. И между ними, обеспечивая раскрут сюжета, начинается, например, некое взаимодействие… Не скрою, мне, как историку, этот подход интересен и близок, но, как правило, роль суперавторитета в подобных текстах начинает играть историческая случайность. А она, как всякая случайность в природе, вне добра и зла. Каждая случайность — сама по себе, и человек перед нею — никто, и звать его никак. Кинули — выпутывайся. Будто бы как в жизни — с той лишь разницей, что, коль скоро вбрасывание в ситуацию происходит вне добра и зла, ровно так же происходит и выпутывание. И лишь сам выпутывающийся, в меру своих индивидуальных представлений о допустимом и недопустимом для человека поведении, привносит в процесс выпутывания свою индивидуальную меру добра и зла. А в литературе процесс вбрасывания производится лишь с ЯКОБЫ присущей реальной жизни внеэтичной жестокостью, а на самом деле вполне с человеческим садизмом, так, чтобы с первой же страницы поядреней ущучить персонажей, ведь тогда будет интереснее читать — и процесс выпутывания происходит аналогично. И волосы встают от обилия замученных и искалеченных для забавы.
Однако если возникает попытка ввести историческую случайность в сетку этических координат, то сразу снова получается мракобесие, ибо предполагается, что случайности бывают плохими и хорошими, для человека и против человека. Но тогда кто в состоянии это сразу, сверху, однозначно определить? Опять лишь горние персонажи этических религий. И тогда опять получится серьезно и тягомотно, потому что не в силе Бог… и далее по тексту.
Говорят с легкой руки мудрецов брадатых, что история повторяется в первый раз в виде трагедии, в другой раз — как фарс. Один раз человечество уже проделало путь от язычества к мировым религиям и далее, к вере в светлое посюстороннее будущее — которая, что самое-то замечательное, верам второго уровня сама по себе отнюдь не враждебна. Наоборот, язычество враждебно и тому, и другому, потому что для него нет будущего, есть только бесконечно длящееся настоящее, в котором надлежит руководствоваться неизменным здравым смыслом; ведь больше нечем. Недаром так много стало текстов, где перемешиваются реалии прошлого и настоящего; зачастую такое смешение служит самым мощным в этих текстах эстетическим средством, на котором только и держится все остальное. С художественной точки зрения это даже бывает ярко и смешно. Но со смысловой-то — это не более чем более или менее осознанная капитуляция перед мрачной иллюзией, что исторического движения нет.
Процесс восхождения от культа идолищ и бесов в реальной истории был объективно обусловлен. И описанный здесь культурный сброс тоже не злой дядя нарочно придумал, он тоже оказался обусловлен объективно — возможно, отчасти потому, что в начале XX века значимые части человечества слишком забежали вперед, слишком рьяно принялись за самопереконструирование — пришлось откатиться; а вместе с человечеством и, как и свойственно литературе, дальше, чем оно, откатилась фантастика. Но, думаю, восхождение снова неизбежно. А оно скажется и на литературе.
Другое дело — хватит ли на это времени. Ведь здравый смысл, внеморальное потребление мира, пренебрежение мракобесными запретами, для которых, казалось бы, нет никаких разумных оснований — уже загнали человечество в капкан экологического кризиса…
1999,Ленинград