резко поклонился мне, не глядя в глаза.

Жена его, впрочем, оказалась совсем другой. Прежде всего она была почти моей ровесницей, гораздо моложе своего худого мужа, и такой же живой и проворной, как он — сдержанный и отчуждённый. Небольшого роста, с хорошо развитой грудью. Из–под шляпы с плюмажем и лентами выбивались золотые пряди, яркие, как монеты только что из чеканки. Ленты окружали лицо с голубыми глазами, большими и будто бы невинными. Маленький, круглый, ярко–красный рот напоминал нераспустившийся бутон. Графиня быстро оглядела комнату, как актриса, проверяющая состояние сцены, потом ответила на мой поклон.

— Графиня… — голос её прозвучал мягко, говорила она по–английски с едва заметным акцентом. — Большая честь быть вам полезной…

Я не строила иллюзий по поводу предстоящего приёма при гессенском дворе. Полковнику Фенвику не обязательно было предупреждать меня, что там меня ждёт гораздо больше врагов, чем друзей. Следовательно, мне требовалось с самого начала вести себя соответственно статусу, который я унаследовала от бабушки. Поклон мой был чуть менее глубоким. И, к явному удивлению графини, я ответила на немецком. Глаза её округлились, мы обменялись ничего не значащими любезностями. Но я заметила, что чопорный граф и его жена подождали, пока я сяду, прежде чем самим занять указанные мною кресла.

Полковник Фенвик, который сопровождал их и представил, снова остановился у окна, полуотвернувшись, словно с нетерпением ожидая возможности уйти. Я плотнее запахнулась в шаль, опять почувствовав холод, как в день смерти бабушки. Но я сделала свой выбор и должна его держаться.

Полковник и граф оставались в комнате всего несколько минут, потом попросили разрешения уйти, оставив меня с графиней. Она оказалась одной из тех женщин, которые непрерывно говорят, молчание приводит их в ужас. Она болтала не потому, что нервно пыталась нарушить тишину, а просто по привычке.

Она говорила о корабле, на котором мы поплывём, о том, какие там удобства. Я очень скоро обнаружила, что мне достаточно лишь кивать головой и время от времени вставлять «да» или «нет». Но вот она замолчала и прямо и критично взглянула на меня. Во всяком случае я так оценила её взгляд.

— Леди фон Црейбрюкен, — произнесла я на своём родном языке, — вы должны меня простить, если я нахожу своё положение странным и необычным, может, даже слегка пугающим…

Она энергично кивнула, взмахнув красными перьями шляпы (от её выбора цвета у меня болели глаза; если окажусь при дворе, мои наряды действительно будут там самыми тусклыми).

— Поэтому, — я приготовилась играть роль, которую избрала с того времени, как мне навязали эту поездку, — поэтому я рассчитываю на вашу помощь. Полковник Фенвик сообщил мне, что мы родственницы…

Ответ её последовал немедленно; графиня словно была обрадована моим отношением.

— Конечно, — она ответила тоже по–английски. — Мой отец тоже из династии, — улыбка её теперь не была выражением хорошенькой фривольной женщины, в ней появилась какая–то хитрость. — Из династии… — повторила она. — Его светлость принц Аксель был покровителем моей матери, понимаете. Это брат курфюрста, убитый при Ватерлоо.

Итак, графиня тоже плод внебрачной связи. Похоже, правящий дом Гессена увлекается подобными связями. Я кивнула, словно уже знала это.

— Курфюрст очень добр: он выбрал вас, чтобы вы сопровождали меня в таком долгом путешествии.

— Это не только наш долг, миледи, но и удовольствие. Ах, вам понравится наша страна, она такая прекрасная, люди такие добрые, а Аксельбург — замечательный город! У нас есть опера, прекрасные сады, сокровищница его высочества. Он позволяет даже простолюдинам в праздничные дни любоваться великолепием его собрания. Вы не поверите, пока сами не увидите, что такое может существовать.

Я решила, что не поверю ничему относительно Гессена, пока не увижу сама. В последующие два дня графиня постоянно была рядом со мной, хотя ни графа, ни полковника Фенвика я почти не видела. К своему изумлению — и отчаянию — я обнаружила, что сожалею об отсутствии последнего. Мне он казался оплотом надёжности в моём столь быстро изменившемся мире.

В день отплытия я переживала расставание с Летти, с жизнью, которую всегда знала. Я понимала, что пускаюсь в авантюру, и рядом нет друга, на которого можно рассчитывать. Графиня настояла, чтобы я пользовалась услугами её молчаливой кислой служанки, добавив, что как только появится возможность, мне следует завести свою собственную.

Но я не хотела услуг Катрин, само её присутствие в моей маленькой каюте действовало мне на нервы. И я даже не смотрела с палубы, как исчезают берега моей родины, сомневаясь в своей храбрости в этот критический момент. Я смотрела вниз по течению реки, в море; почувствовав, как качнулась под ногами палуба, я сохранила равновесие и поняла, что кто–то стоит рядом.

— Ветер свежий, может, слишком холодный для вас, миледи…

Да, свежий. Мне приходилось придерживать шляпку. Но всё же я смогла повернуть голову и посмотреть на полковника Фенвика. Он отказался от модной высокой шляпы, теперь на нём была натянутая на уши вязаная шапочка и морская куртка. И выглядел он уютно и по–домашнему, таким раньше я его никогда не видела.

— Слишком холодный? Но я впервые в море и не хочу пропустить начало нового приключения.

Он насмешливо посмотрел на меня, и мне показалось, что он собирается флиртовать со мной. Во мне снова вспыхнул гнев. Болтовня графини и напряжённое молчание графа заставили меня скучать по обычному разговору, но я не могла надеяться, что смогу так разговаривать с полковником.

— Вы любите приключения, миледи? — голос его прозвучал холодно, как брызги, иногда касавшиеся моих щёк.

— Разве их не любят все, сэр? Вы должны согласиться, что для меня это приключение…

Он не смотрел мне в глаза, взгляд его был устремлён в море.

— Будьте настороже!

Эти два слова прозвучали с такой силой, словно вырвались из его уст против воли. И прежде чем я смогла задать вопрос, он исчез, большими шагами ушёл на корму.

Удивительно, но графиня переносила море гораздо лучше своего мужа. Граф оставался в каюте, а она летала по всему кораблю, наслаждаясь деликатесами, которые мы прихватили с собой. Я научилась не только терпеть её болтовню, но и извлекать из неё полезную информацию о Гессене.

Очевидно, покойную курфюрстину не любили. В ней в высокой степени проявлялись высокомерие, вспыльчивость, гордость своим происхождением, недовольство тем, что она жена относительно незначительного властителя. Она, впрочем, выполнила свой долг, произведя на свет