него, ударился больной рукой и закричал. Грузовик остановился.

Когда открылись двери кузова и он шагнул вниз, к солдатам, его ударило теплым ветерком, гигантским голубым небом, запахом и шелестом выгоревшей загородной травы. Он стоял, сцепив пальцы за головой, не чувствуя обыскивающих рук, отдавшись пьянящему ощущению механичности, очевидности и ожиданности каждого звука, жеста, действия, проиcходящих сейчас на этой сцене, с участием семи душ и шести дул. Его толкнули прикладом, он не задумываясь пошел к серой машине, впереди, уже без оружия, шли два его прежних провожатых. Он чувствовал себя человеком, слушающим удивительную мелодию, настолько гармоничную, что само естество подсказывало ему каждый следующий аккорд, и сейчас, в энергичной фуге происходящего, приближалась кульминация, и он завороженно смотрел, как идущий впереди него юноша делает рывок в сторону и начинает бежать; и, не поворачиваясь, он видел, как один из солдат сзади скидывает с плеча автомат и дуло ползет вверх по кривой, и чувствовал, как его собственное тело по инерции начинает следующий шаг, и выброшенная вперед нога натыкается на камень, с таким чувством ожиданности, как если бы это была сто раз отрепетированная, синхронизорованная, отточенная сцена, и как, оступившись, он теряет равновесие и начинает падать вправо, взмахом рук, как блестящий дирижер, отмечая тот момент, когда его тело приходится на траекторию выстрела.