тем более в таком возрасте! Хотя, к счастью, там ты, как я погляжу, не совсем пропала.

Вдова. О чём вы говорите? То были лучшие годы моей жизни! Я была чиста душой и телом, я мечтала… А часы, свободные от молитвы, проводила в саду. За прилежное поведение мне было даровано право срезать там лилии, которыми в церкви украшали алтарь Святого Луиджи.

Кунигунда. Нет, вы только послушайте её! И чего же тогда ты там не осталась?

Вдова. Полный отказ от собственной воли и подчинение слову святого отца, не так ли? Но когда он сообщил мне, что я должна выйти замуж за некоего синьора Карло Гольдони, я ужасно расстроилась, возможно, даже разозлилась, да простит меня Господь, но делать было нечего. Ведь в противном случае я бы совершила смертный грех.

Кунигунда. И вместо того чтобы скакать от радости, держу пари, что ты заливалась слезами, прощаясь с лилиями для Святого Луиджи.

Вдова. О да. А самым тяжёлым оказалось расставание с сестрой Зефриной, вот уж кто был истинный ангел во плоти, святая, чистая душа, горевшая пламенной верой! Вот на кого я мечтала быть похожей! Частенько, холодными ночами, мы вместе молились в церкви, и слёзы умиления лились из наших очей пред образом Благовещения.

Кунигунда. Прямо помираю со смеху. Ну а замужем-то тебе хоть понравилось? Как прошла первая брачная ночка?

Вдова. Мы с Карло оба так простыли, что с вечера продезинфицировали спальню парами отвара из ромашки и потому крепко уснули.

Кунигунда. Ну, а на следующую ночь?

Вдова. Он рассказывал мне про своих дядюшек и тётушек, кузенов и кузин, про свои занятия, делился идеями и планами, говорил о своей любви к театру…

Кунигунда. Да не об этом я хочу услышать!

Вдова. Но о чём именно хотели бы вы узнать?

Кунигунда. Я же объясняла, что моё искусство — это искусство тела, и мне безумно интересны любые истории про тело, а ещё лучше — про тела, когда они соединяются. Ты понимаешь, о чём я? Неужели у тебя не осталось какого-нибудь остренького воспоминания, которым ты могла бы со мной поделиться?

Вдова. А-а, понимаю: вы — распутница. Я никогда не видела своего мужа обнажённым, если вы это имеете в виду, и уж тем более он не видел меня в таком виде. Ему бы никогда и в голову не пришло отнестись ко мне как к статуе, которую можно ласкать. Мы оба сквозь землю от стыда провалились бы только от одной мысли об этом. Вы рассуждаете так, как будто греха вообще не существует.

Кунигунда. Вот ещё придумала: грех. Чистой воды выдумка! Только-только освободили страну от господ со всеми ихними придумками про обручения, свадьбы, крещения, когда младенцев заваливают цветами… А еще пышные похороны, на которых в дроги впрягают шестёрку строптивых кляч! Всего и не перечислишь… Снесли, считай, двенадцать тысяч голов, а ты мне толкуешь про грехи! Ты — старуха, не спорю, но уж больно хочется потолковать с тобой про то, что ты упустила в жизни. К примеру: ты понимаешь хоть, что значит «заниматься любовью»?

Вдова. Это значит любить и понимать друг друга, помогать друг другу и проявлять взаимную заботу.

Кунигунда. И сколько же деток у вас получилось при таких понятиях?

Вдова. Ни одного.

Кунигунда. Это уж точно. А за сорок лет, что ты провела замужем, тебе ни разу не пришло в голову попробовать: может, у другого мужчины что получится?

Вдова. Да что вы такое говорите, мадемуазель?! Я начинаю думать, что вы и впрямь распутница, и это ещё мягко сказано. Так что мне лучше вообще перестать вас слушать, особенно в присутствии моего бедного Карло — вот его портрет на стене, прямо над нами. Возьмите яйцо, другого у меня нет, и соизвольте уйти.

Кунигунда. Значит, не хочешь, чтобы я рассказала о том, чего тебе в жизни не досталось?

Вдова. А чего недосчитались вы сами в своей жизни, разве вам это известно? И уж тем более о той восхитительной жизни, которую прожила я, вы и понятия не имеете. Прежде всего о том, с какой нежностью, вниманием и уважением относился ко мне Карло. Сколько было у нас праздников, веселья, театральных представлений, скольких людей я повидала, со сколькими познакомилась — богатые и бедные, знатные и незнатные. Сколько приключений я пережила благодаря моему Карло, как же он был неистощим на выдумки! А ещё — балы и званые обеды во дворцах и весёлые ужины в харчевнях и трактирах по всей Италии. А знаменитый карнавал в Риме, один он многого стоит! А бесчисленные путешествия и возможности, которые там открывались! Так, в Париже, где Карло давал уроки итальянского сестре несчастного Людовика, мы были среди почётных гостей, которым довелось подняться на воздушном шаре. А в театрах тысячи зрителей плакали и смеялись над тем, что написал мой муж — я видела это собственными глазами, и я же была единственным свидетелем его трудов. Золотые дожди нежданно-негаданно проливались над нами — и бесследно испарялись в мгновение ока, как исчезает туман при появлении солнца, и надо было начинать всё вновь с чистого листа… Сорок лет длилась эта вечная молодость!

Кунигунда. И невинность в придачу. Наследство белых лилий Святого Луиджи.

Вдова. Если я вас правильно поняла, мадемуазель Кунигунда, мир в вашем понимании ограничивается физиологическим актом совокупления, не правда ли?

Кунигунда. Что значит «физиологический акт совокупления»?

Вдова. Не вынуждайте меня уточнять. Вы всё превосходно поняли.

Кунигунда (со смехом). А вот и нет.

Вдова. Не принуждайте меня говорить на эту тему.

Кунигунда (с наигранным простодушием). Так что же такое «физиологический акт совокупления»?

Вдова. В двух словах, это тот момент ночью, когда супруги ложатся вместе, когда он соблазняет её, а потом совершает… одним словом, если хочет иметь детей… совершает этот акт.

Кунигунда. Ага, но как это происходит на деле-то?

Вдова. Мадемуазель, даже если вы и не замужем, это должно быть вам известно. Лично я не могла — в силу своих супружеских обязанностей, а также испытывая самые лучшие чувства по отношению к мужу — полностью избавить себя от такого рода объятий; к тому же я не могу отрицать, что была совершенно к ним равнодушна. В наше время супружество было освящено традицией, и это оправдывало в нём всё. Я относилась к супружеству, как к театральному спектаклю, но муж возбуждался, говорил мне всякие ласковые слова, звал по имени — Николетта, Николетта… и мало-помалу начинал тяжело дышать, а потом, как с цепи сорвавшись, набрасывался на меня… и порой, да простит меня Господь, ревел подобно дикому зверю. Буквально как на сцене, хотя ничего подобного в его комедиях не найти. Я же всегда оставалась