пространства. Нашу Землю, такую маленькую, такую хрупкую, затерявшуюся в пустоте, нашу дорогую, любимую Землю, со всеми цветами, птицами и людьми, со всеми, кого я так люблю, с людьми, моими братьями...

Нет, можно просто помереть со смеху! Есть от чего! Сколько денег было потрачено, чтобы отправить его на Луну! Наших общих денег! На них можно было бы купить столько сигарет, столько старого доброго божоле! И все эти деньги потрачены на то, что­бы он добрался до Луны, чтобы он все осмотрел, изучил, изме­рил, отобрал пробы, сфотографировал, взвесил, заснял на плен­ку; чтобы он все попробовал на вкус, слушал, смотрел, да, глав­ным образом, смотрел, чтобы потом обо всем рассказать нам!

И теперь, когда он там, наверху, и когда его спрашивают: «Как она выглядит, эта Луна? Что ты видишь там? Расскажи нам!», он отвечает: «Я вижу Землю!».

Стоило столько потратить, чтобы забраться так высоко! Мы ведь сами хорошо видим ее, эту Землю, мы ходим по ней! У нас полно земли в сапогах! Скажите-ка нам, вы уверены, что сдела­ли правильный выбор?

Что я могу ответить? Я думаю... я не уверен... я надеюсь... В таком длинном путешествии ни в чем нельзя быть уверенным, пока оно не закончилось.

Когда он отправился в обратный путь, вся Земля замерла в ожидании. Десять тысяч журналистов разбили палатки в пус­тыне Кро. Ночью они спали в палатках, а днем забирались под столы, где было хоть немного тени. Громкоговорители орали на всю пустыню, сообщая последние сводки новостей из обсерва­торий, и журналисты выплескивали эти сведения вместе со сво­им потом через десять тысяч телефонов в уши всем жителям Земли.

«Он на полпути к Земле!»

«Осталось не более ста тысяч километров!»

«Он прибудет в среду!»

Наступил четверг, а его все не было. Не прибыл он и в пятни­цу. И в воскресенье. Он вращался вокруг Земли и не садился.

— Колумб, что случилось? Она что, сломалась, твоя колыма­га?

— Нет, нет! Она работает. На борту все в порядке.

— Тогда садись! Поторапливайся, мы же ждем тебя!

— Я знаю... я знаю, что вы ждете меня, но... Простите меня, но я не могу!

— Ты не можешь? Что это значит?

— Я не могу! Я ищу место, куда можно было бы сесть, и не нахожу его...

— Ты что, совсем спятил, Колумб?! У тебя есть автопилот! Место для посадки давно подготовлено. Тебя ждут там с момен­та отлета. Все будет на высшем уровне: речи, шампанское, ТВ, букет цветов и шикарная девушка, чтобы поцеловать тебя.

— Нет, вы не понимаете... Я ищу место, такое место...

— Да что за место?

— Чистое место! Чистое1 Я кручусь вокруг Земли и не нахо­жу места, которое бы мог коснуться ногами...

— Колумб! За кого ты себя принимаешь, ты...

— О, нет, нет! Вы ошибаетесь! Я знаю, что я такой же, как вы! Я ничем не лучше, чем вы! Наверное, это все мое путешес­твие... Да, именно путешествие подействовало на меня, словно я прошел омовение... Действительно, побывать там — это слов­но выкупаться в струях эфира, абсолютно ледяного эфира и жгучего солнечного огня... Я не лучше вас, но я очистился... И теперь я ищу чистое место, куда я мог бы опуститься...

Он совершил еще три оборота вокруг Земли, потом сошел с орбиты... и улетел. Никто не знает, куда. Но явно дальше Луны. И дальше Солнца. Конечно, он не сможет долететь до звезд. Его шар летит слишком медленно, и он слишком хрупок для та­кого путешествия. Конечно, он — Колумб, но все же, прежде всего, он — человек. Поэтому он должен, обязан вернуться, я уверен в этом. Но когда? Когда он устанет от непрерывного купанья в абсолютной пустоте, в чистейших излучениях? А ког­да он вернется, каким он будет? Ангелом? Чокнутым? Кем?

Я надеюсь, что еще буду жив, когда он вернется. Я, един­ственный из людей, кто так хорошо знает его, я увезу его дале­ко от толпы. Сначала я позволю ему отоспаться. Потом я прине­су ему прозрачный стакан с чистой свежей водой из колодца. После этого я подведу его к окну. За окном он увидит голубое небо, зеленую траву и, может быть, последние гроздья сирени, если, конечно, он не прилетит слишком поздно. А еще там будут такие привычные нам с детства животные: чем-то удивленная курица, может быть, утка, глупые голуби. И беспородная двор­няжка, грязная и постоянно вычесывающая блох. И тогда он заплачет и начнет говорить. Он расскажет мне все, и я узнаю, что он нашел там, чем он стал после ночи света. Я постараюсь написать обо всем этом, чтобы вы тоже узнали. Я буду очень стараться. Это совсем не так просто, как вы думаете. Слова часто обманывают меня, ускользают из-под моего пера. Я не Гомер. Я всего лишь Баржавель. Я не стану говорить вам, что меня это устраивает, что мне этого достаточно. Ведь я с ра­достью стал бы Ван Гогом. Или Моцартом. Или Фабром. Или Эйнштейном. Тогда я знал бы и мог бы больше, чем знаю и могу. Особенно, если бы стал Эйнштейном. Думаю, если бы у меня был его математический гений, я не остался бы в тени, достиг­нув вершины успеха, не торчал бы снаружи, перед закрытой дверью, держа в руке волшебный ключ. Чего ему действительно не хватало, так это немного безрассудства, немного безумия.

Как жаль, что наша жизнь так коротка, так узка, так ограни­чена. У нас так мало возможностей! До чего же обидно чувство­вать себя бессильным, жалким калекой, когда можно было бы обнять всю Вселенную!

Но нужно максимально использовать предоставленные нам скудные возможности. Нужно открывать себя всему миру, пре­жде всего, открывать глаза и сердце. Искать, собирать каждое мгновение небольшие чудеса жизни. Человеческий глаз, этот жалкий кубический сантиметр белкового желе, способен достичь взглядом звезд. Миллиарды световых лет способно преодолеть наше ограниченное зрение. Это фантастическое чудо. Такое же чудо, как запах мяты возле прозрачного ключа, как тишина со­снового бора, как тысячи оттенков серого цвета на обычной па­рижской улице во время дождя. Как Колумб, Лунный Колумб, Колумб, ушедший в небо, Колумб, наша исчезнувшая мечта...

Боже, сохрани мне жизнь до его возвращения!