- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (117) »
донесли до нас только слабое эхо горячих и бурных человеческих отношений.
Вот эти отношения и проверил на разрыв, на прочность Двенадцатый год. К чести русских поэтов, оказалось, что дружба не была лишь внушенным литературой сентиментальным чувством. Это было одухотворенное, сердечное тепло, согревшее всех, кто был ему причастен. А причастны к нему были столь многие, что пора говорить о дружбе не только в контексте жизни той или иной личности, но как о чем-то большем. Андрей Кайсаров, который был нашим первым профессором-славистом, после своих научных странствий по Балканским странам считал, что только «чувство небесного дружества» и делает народ той или иной страны способным противостоять любым испытаниям.
Участник Бородинского сражения, будущий декабрист Матвей Иванович Муравьев-Апостол вспоминал: «Каждый раз, когда я ухожу от настоящего и возвращаюсь к прошедшему, я нахожу в нем значительно больше теплоты. Разница в обоих моментах выражается одним словом: любили. Мы были дети 1812 года. Принести в жертву все, даже самую жизнь, ради любви к отечеству, было сердечным побуждением. Наши чувства были чужды эгоизма. Бог свидетель этому…»[13]
В своем «Певце…» Жуковский пишет:
А что для нас стоит за этими стихами? Неужели мы утратили не только этот высокий слог, но и сами чувства, те движения души, которые когда-то составляли главное счастье человеческой жизни?
К счастью, и эпоха Двенадцатого года, и рожденная тогда литература еще много говорят нам. Мне выпало счастье дружить с людьми, которые живут в нравственных категориях начала XIX века, часто даже и не сознавая этого. Они просто не умеют жить иначе. Вслед за Баратынским они могли бы повторить: «Мы те же сердцем в век иной…»
Развернем же с любовью и осторожностью сверток времени, как горячее послание, переданное нам из рук в руки.
За помощь, поддержку и советы в работе над книгой сердечно благодарю: Эмму Михайловну Жилякову, доктора филологических наук, профессора Томского государственного университета; Наталию Ивановну Михайлову, доктора филологических наук, заместителя директора по научной работе Государственного музея А. С. Пушкина; Наталию Николаевну Фарутину, заведующую отделом редкой книги Вологодской областной универсальной научной библиотеки; Ольгу Михайловну Кадочигову, заведующую отделом редкой книги Научной библиотеки Уральского федерального университета; Елену Арленовну Пономареву, кандидата филологических наук, хранителя книжного фонда Государственного музея А. С. Пушкина; Алексея Геннадьевича Мосина, доктора исторических наук, заведующего кафедрой истории Миссионерского института при Ново-Тихвинском монастыре, профессора кафедры истории России Уральского федерального университета; Виктора Васильевича Афанасьева (монаха Лазаря) — исследователя русской литературы начала XIX века.
…Блажен, кому Создатель дал
Усладу жизни, друга;
С ним счастье вдвое; в скорбный час
Он сердцу утешенье;
Он наша совесть; он для нас
Второе провиденье.
О! будь же, други, святость уз
Закон наш под шатрами;
Написан кровью наш союз:
И жить и пасть друзьями…
За помощь, поддержку и советы в работе над книгой сердечно благодарю: Эмму Михайловну Жилякову, доктора филологических наук, профессора Томского государственного университета; Наталию Ивановну Михайлову, доктора филологических наук, заместителя директора по научной работе Государственного музея А. С. Пушкина; Наталию Николаевну Фарутину, заведующую отделом редкой книги Вологодской областной универсальной научной библиотеки; Ольгу Михайловну Кадочигову, заведующую отделом редкой книги Научной библиотеки Уральского федерального университета; Елену Арленовну Пономареву, кандидата филологических наук, хранителя книжного фонда Государственного музея А. С. Пушкина; Алексея Геннадьевича Мосина, доктора исторических наук, заведующего кафедрой истории Миссионерского института при Ново-Тихвинском монастыре, профессора кафедры истории России Уральского федерального университета; Виктора Васильевича Афанасьева (монаха Лазаря) — исследователя русской литературы начала XIX века.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ПОРУЧИК ЖУКОВСКИЙ (Василий Андреевич Жуковский. 1783–1852)
Глава первая
Время летит; и семена мудрости и добродетели, насаженные во дни юности в умах и сердцах наших, возрастут в древо великое. 15-летний Василий Жуковский. Из речи на Акте в Университетском Благородном пансионе 14 ноября 1798 г.[14]
«Дорогому… от преданного». — Набросок к портрету ангела. — Роль волшебника. — Подарок для Ивана Козлова. — Крутая лестница Зимнего дворца. — Наставник будущего Царя-освободителя. — Человек-словарь. — Кто ответит на вопрос Карла Зейдлица?Однажды мне посчастливилось работать в библиотеке Ивана Никаноровича Розанова, собравшего все самые редкие издания русской поэзии. Теперь эта библиотека хранится в Государственном музее имени А. С. Пушкина, в специальной комнате с особым температурным и влажностным режимом. Я сидел за маленьким столиком, что-то выписывал, а рядом шла будничная для библиотек и музеев работа — составление описи книг. Хранитель Елена Арленовна Пономарева бережно брала очередную книгу и диктовала девушке-практикантке описание. Девушка вносила описания в компьютер. В какой-то момент я поймал себя на том, что давно отвлекся от своей работы и слушаю Елену Арленовну, слушаю ее размеренную диктовку, как музыку: — Форзацы загрязнены, корешки потерты, титул в пятнах… На авантитуле пятно. Титул незначительно помят по правому краю… А здесь — утраты кожи в верхней части корешка. Позолота потускнела и частично утрачена… След от клея… Ой, шелковая закладка. «Дорогому… от преданного…» А шелковую закладку записала?.. Тут пошло самое неприятное — пометы карандашом. Владельческие подчеркивания… Подчеркнуто: «То не ветер ветку клонит, не дубравушка шумит, то мое сердечко стонет…» А тут загрязнение… Мне кажется, здесь цветок был засушен… А вот книга Жуковского. Я так и узнала этот переплет-красавец!.. Полная опрятность… незамусоленные страницы… молодец какой Жуковский… По дороге домой я все вспоминал сосредоточенную работу музейных подвижниц и тихие слова: «мое сердечко», «переплет-красавец», «незамусоленные страницы», «молодец какой Жуковский»…
* * *
10 февраля 1959 года старый русский писатель Борис Зайцев написал из Парижа Борису Пастернаку: «Удивительный человек был Жуковский. Единственный ангел в русской литературе». И правда: даже читая толстый том воспоминаний о нем, не совсем верится в существование такого человека. «…его небесная душа! Он святой…» «…его прекрасная душа есть одно из украшений мира Божьего…» «Когда только вспоминаю о нем, мне всегда становится так отрадно: я сам себе кажусь лучше…» «В нем точно смешенье ребенка с ангелом…» И надо заметить, что все эти отзывы не посмертные, не внушенные скорбью и громкой славой. Они принадлежат людям, знавшим поэта близко, по-свойски.* * *
Иван Сергеевич Тургенев любил вспоминать, как в детстве нашел в кладовой родительского дома старый колпак с нашитыми золотыми звездами, нахлобучил его на себя и появился в таком виде перед матушкой. И тут мать вспомнила об одном домашнем спектакле, где именно в этом колпаке- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (117) »