отнеслась к появлению на свет дочери как к некоему чуду: в самом деле, розовощекая, безукоризненной красоты девочка являла собой яркий контраст прочим деревенским ребятишкам. И мать не замедлила воспользоваться этим преимуществом. Когда дочери исполнилось двенадцать, мать стала возить ее по городам, заставляя танцевать на улицах, чтобы, как утверждала сама Катя, привлечь внимание мужчин, что возжелают ее нежной плотью согреть свою постель. Очень скоро девочка сбежала от материнского рабства, но, прекратив торговать своим телом ради семьи, она вынуждена была делать то же самое ради себя. К пятнадцати годам (в этом возрасте с ней и познакомился Зеффер – она пела тогда на улицах Будапешта, чтобы заработать на ужин) Катя уже была во всех отношениях взрослой женщиной, поражавшей своей цветущей красотой всякого, кто задерживал на ней взор. Три вечера подряд Зеффер приходил на площадь, чтобы, примкнув к толпе зевак, полюбоваться на девочку-чаровницу. Недолго думая, он решил увезти ее с собой в Америку. Хотя в те времена Зеффер был совершенно несведущим человеком в области киноискусства (тогда, в 1916 году, когда кинематограф еще пребывал в своем нежнейшем возрасте, опытных людей в этом деле можно было по пальцам пересчитать), инстинктивно он сумел различить в лице и осанке девушки нечто особенное. На Западном побережье у него были влиятельные друзья – в основном люди, которые устали от пошлости и грошовых доходов Бродвея и подыскивали себе новые горизонты для применения своих талантов и инвестиций. От них он прослышал, что кинематографу пророчат большое будущее, и что некоторые талантливые в этой сфере деятели не прочь найти лица, которые полюбились бы камере и публике. «Разве у этой маленькой женщины не такое лицо? – подумал Зеффер. – Разве камера не замрет в восхищении, увидев ее коварные и вместе с тем прекрасные глаза? А если удастся сразить камеру, значит, и публика тоже будет сражена».

Зеффер поинтересовался, как зовут девушку. Она оказалась Катей Лупеску из деревни Равбак. Виллем подошел к ней, заговорил и, пока новая его знакомая поглощала голубцы с сыром, поделился с ней своими размышлениями. Предложение Зеффера Катя встретила без особого энтузиазма, если не сказать, безучастно. «Да, – молвила она, – звучит заманчиво». Однако ей даже в мыслях не приходило когда-нибудь покинуть Румынию, и вообще она была далеко не уверена, что ей этого хочется. Уехав так далеко от дома, она будет скучать по родным.

Год или два спустя, когда ее известность в Америке стала расти – к тому времени она была уже не Катей Лупеску, а Катей Люпи, а сам Виллем сделался ее импресарио, – они вернулись к этому разговору, и Зеффер припомнил, как мало ее тогда заинтересовали предложенные им перспективы. Но Катя призналась, что ее холодность была напускной, чем-то вроде защитного инстинкта. С одной стороны, она не хотела выказывать перед ним свое смущение, а с другой – боялась слишком обольщаться.

Но и это еще не все. Казалось, безразличие, которое Катя продемонстрировала в первый день их знакомства (как и недавно на кладбище), было неотъемлемой составляющей ее характера. Оно взращивалось на протяжении многих поколений, на долю которых выпало столько страданий и потерь, что люди глубоко запрятывали свои чувства и никогда не позволяли себе проявлять ни большой радости, ни большого горя. Свои крайности, по ее собственному определению, Катя всегда держала под замком, а их отголоски выпускала на волю только для публики. Именно чтобы воззреть на отголоски бушующих в ней страстей, и собиралась каждый вечер толпа на площади, где Катя когда-то пела. Та же сила исходила из нее и тогда, когда она оказывалась перед кинокамерой.

Любопытно, почему накануне Катя никоим образом не проявила этого качества перед отцом Сандру?

Со стороны казалось, будто она исполняет роль ласковой богобоязненной девочки, встретившейся со своим возлюбленным пастырем. Большую часть времени ее взгляд был почтительно устремлен вниз, голос звучал мягче обычного, а речь (Катя обычно не стеснялась крепких выражений) была на редкость нежной и кроткой.

Это представление показалось Зефферу комичным, слишком уж оно было наигранно, однако отец Сандру, очевидно, принял его за чистую монету. Один раз священник даже тронул Катю за подбородок и, приподняв его, сказал, что ей нет никакой причины стесняться.

«Стесняться!» – чуть было не возмутился вслух Зеффер. Если бы отец Сандру знал, на что только способна эта застенчивая красавица! Какие вечеринки она закатывает в своем каньоне, который в прессе окрестили каньоном Холодных Сердец! Какие пляски устраивает в стенах своих владений! То, что подчас ей приходит в голову, когда она в ударе, есть сущий разврат. Если бы маска, которую она надела перед отцом Сандру, на мгновение с нее слетела, и бедный обманутый монах мельком узрел истинное лицо этой особы, он тотчас заперся бы в келье, предварительно освятив дверь молитвами и окропив ее святой водой, дабы преградить путь злому духу, исходившему от этой с виду вполне добропорядочной девицы.

Но Катя была слишком хорошей актрисой, чтобы позволить святому отцу обнаружить правду.

Можно сказать, вся жизнь Кати в известном смысле превратилась в представление. Когда она впервые появилась на экране в роли поруганной сироты с притворной улыбкой на устах, очень многие зрители, тронутые искренностью ее образа, приписали характер героини самой актрисе. Между тем по уик-эндам она устраивала такие вечеринки для прочих идолов Голливуда – шлюх, клоунов и авантюристов, – что поклонники ее таланта схватились бы за голову, узнай они, что на этих сборищах происходит. Какова же на самом деле Катя Люпи? Жалкое рыдающее дитя, кумир миллионов зрителей – или женщина типа Скарлетт, хозяйка каньона Холодных Сердец? Сирота, потерявшая родных во время шторма, – или наркоманка в своем логове? Ни та, ни другая? Или та и другая одновременно?

Эти мысли вертелись у Зеффера в голове, пока Сандру водил его по разным помещениям крепости, показывая столы, стулья, ковры и даже обломки камина.

– Что-нибудь вам приглянулось? – наконец спросил его священник.

– Пожалуй, что нет, святой отец, – чистосердечно признался Виллем. – Подобные ковры я вполне могу купить в Америке. Стоит ли тащить эти вещи из такой дали?

– Да, конечно, – кивнул в ответ Сандру с несколько разочарованным видом.

Пользуясь его замешательством, Зеффер взглянул на часы.

– Боюсь, мне пора возвращаться к Кате, – сказал он.

На самом деле его не слишком привлекала перспектива ехать обратно в деревню и торчать в доме, где родилась Катя, поедая