Геннадий Павлович Аксенов Тайбола Повесть и рассказы

Геннадия Аксенова я знаю как человека истинно поморского характера — скромного и упорного, с душой щедрой и открытой всему доброму.

Уроженец Лешуконья, он глубоко познал родной край, влюбился в его самобытную природу. Страстный охотник, Геннадий Павлович исходил много километров таежными тропами. Накопленные впечатления легли в основу представленных в этом сборнике произведений.

С каким проникновением раскрыта судьба собаки-волка в повести «Тайбола». Подлинной психологической глубиной отличается рассказ «В хребтах Васитовой». Не оставляют равнодушными читателя и рассказы «Прости меня, Дамка!», «Медвежонок», «Егорша», «Встреча у ручья» и другие.

Геннадий Аксенов занимается литературным трудом уже многие годы. Он не только сам предан ему всей душой, но и объединяет вокруг себя молодых литераторов Северодвинска, где сейчас живет и работает. В течение ряда лет Г. П. Аксенов возглавлял литературное объединение «Гандвик». При его активном участии подготовлен и издан в 1991 году коллективный сборник стихов и прозы «О Севере, о жизни, о любви».

Произведения Геннадия Аксенова публиковались и в ряде других коллективных сборников, в центральных и местных журналах, газетах.

Я верю, что впереди у него новые творческие удачи. От души желаю ему этого!

Анатолий Левушкин.

Тайбола Повесть

Север… Вся жизнь моя связана с ним. Немало довелось побродить по тайге Архангельской области с ружьем и неизменной спутницей собакой. Хорошо знакомы мне угрюмые суземья и болотные топи, чуткий ночной сон у костра. Повидал огромные нетронутые цивилизацией девственные боры, кишащие дичью и зверем. И всегда у меня вызывали восхищение сила духа, смелость и выносливость охотников, глубокая, беззаветная преданность их четверолапых помощников.

Свою повесть «Тайбола» я посвящаю землякам.

Геннадий Аксенов

Глава 1 Сходка

Изба у Андрона большая, просторная. Тут собрались охотники со всей деревни.

Хозяин, глуховатый плешивый старик Андрон, занимает место в красном углу. Слева от него за столом сидит почтенный седобородый старец Павел Пудович, оглядывая мужиков, чинно рассевшихся по лавкам.

Все молча чего-то ждут. Тихо потрескивает лучина, смолистый запах дыма плывет по избе, ударяет в нос.

Лучины заготовлено — до утра гореть хватит: хозяин позаботился, нащепал полное запечье. Семья Андрона на полати взобралась, лишь шустрый Петька хлопочет у светильника: дед поручил.

Светильник у Андрона медный, с хитрыми завитками. Корыто долбленое, лиственничное, на дне песок речной насыпан — это для огарков от лучины.

Сидят мужики, дымят самокрутки. Сизый дым пеленой стелется. Ребятня на полатях от дыма раскашлялась. Никто не решается слово вымолвить.

Первым нарушил молчание старец Павел Пудович. По мере того, как свет от лучины становился ярче, его обветренное, иссеченное морщинами лицо обретало все большую четкость очертаний. Под мохнатыми белесыми бровями теперь отчетливо синели глубокие добрые глаза. Огромная по грудь, белая борода лежала на столе.

— Не радость собрала нас вместе — скосила чумка проклятая собак в деревне за неделю. А охотник без собаки, что семья без коровы. Да что впустую говорить, сами знаете.

— Знаем! — откликнулся Федот, не последний охотник в деревне.

— Думать надо, что делать-то… — подал голос и Алексей, плотный крепыш. Он привычно поправил широкий солдатский ремень, собрав сзади складки на выцветшей гимнастерке.

— Для того и собрались, — молвил Павел Пудович. — Без собак, знамо дело, невозможно добывать в лесу мясо, шкуры и меха.

Старец обвел взглядом собравшихся.

— Молчите, мужики? Тогда слушайте, что я баять буду. Вчерась обоз с рыбой из Ямозера проходил. У меня на подворье ямщики останавливались, лошадям передышку давали. За чаем обозники сказывали, что в далекой тайболе, на зимовке ошкуя Семена, собака ощенилась. Правда, щенята от волка, однако сука у охотника ладная. Может, щенята в суку удадутся. Вот и смекаю я — а не пойти ли кому из нас? Семен-ошкуй — наш деревенский мужик, прикидываю — нас в беде не оставит.

Охотники, поджав губы, задумались.

— До Семеновой избы в тайболе сотня верст будет. Отважится ли кто на такое? В лесу, поди, сугробы в сажень, — выразил сомнение Федот.

— Да, слабому тут не сдюжить, — вновь заговорил старец. — Сдается мне, это только Алексею Геннадьевичу впору будет. Он легкий на ногу, покрепче всех вас, да и воевал. Разве может подвести сельчан солдат?

Павел Пудович вопросительно глянул на Алексея, но тот не сказал в ответ ни слова. Шутка ли, туда-обратно двести верст целиной топать. Опять же — от семьи уходить, а дома детей семеро по лавкам, жена хворая.

— Не молчи, охотники ждут, — теперь уже впрямую обратился к Алексею старец. — Килограммов десять соли возьмешь в подарок, баночку пороху, мыла, сахару… А дойти — дойдешь. Лыжи у тебя крепкие, легкие. Думай, Алексей, думай…

«Может, это и к лучшему, — размышлял охотник. — Даст Бог, не одним щенком нас Семен-земляк одарит, тогда без собаки не останусь. А коли так — и семья сыта будет».

— Будь по-вашему, мужики. Пойду!

— Вот и ладно! Только в пути поспешай, Алексей: до февральских вьюг возвернуться надобно, — предупредил старец.

— Не боись, Павел Пудович! Все будет путем, — улыбнулся Алексей, нахлобучив на голову шапку.

В тот же вечер ему принесли собранный для Семена подарок. Хотя какие могли быть излишки в те послевоенные годы: товары-то первой необходимости отпускались по карточкам. Да видать, не зря пословица придумана: с миру по нитке — голому рубашка.

Глава 2 Дорога

Утром, еще затемно, отправился охотник в дальний путь. От деревни вдоль реки, закованной льдом, тянулась лыжня, и Алексей ходко побежал по ней. Поскрипывал под камусом широких охотничьих лыж снежок, мелькали белоствольные березки, от горячего дыхания на морозе закуржавела борода.

Когда забрезжил рассвет и лыжня пошла круто вправо, врезаясь в чащу, Алексей остановился передохнуть. Восемь километров незаметно затемно отмахал: лыжи, подбитые камусом — лосиной шкурой наружу, — легко скользили по укатанному снегу.

Подумалось о доме. Как там дети? Поди, уже проснулись? Как Лукерья? Не расхворалась бы шибко. На душе от этих мыслей стало тревожно, заныло в груди. Но не поворачивать же назад.