условным сигналом в удивительно крепкую дверь без звонка, но с глазком. Дверь через некоторое время слегка приоткрылась; цепочка при этом не снималась, и в образовавшейся щели появилась небритая, бледная, как маска Пьеро, физиономия «бондаря», хозяина квартиры.

— Что, «чертей» (новичков) привел? Хоть надежны? Товар с собой?!

— Пацаны нормальные, а об остальном, — какой базар!

По существующим правилам, приходящий в притон приготовить для себя наркотик приносил сырье, часть которого обязательно полагалась «бондарю» за предоставленные услуги: приготовление самого зелья в кухне — лаборатории, возможность покайфовать на матрасе и там же перележать «отходняк».

Басан робко зашел в квартиру. Первое, что бросилось в глаза — это полное отсутствие мебели. В зале на грязных, замызганных матрасах, лежащих прямо на заплеванном, нечистом полу, вповалку валялись полуодетые, в состоянии забытья — отключки, парни, среди которых находились две или три девушки. Некоторые из них блуждали между залом и туалетом, не обращая на появление новых людей ровно никакого внимания. Каждый был замкнут только на самом себе. Казалось, разорвись сейчас в зале бомба, и это не произвело бы эффекта на обитателей квартиры. Полнейшее безразличие друг к другу. Затуманенные, отстраненные взоры, в которых не блистала даже искорка мысли.

Активная жизнь кипела только на кухне, где был сосредоточен процесс производства снадобья, и откуда исходило ужасающее зловоние, заполнившее всю лестницу подъезда, несмотря на предусмотрительно раскрытое кухонное окно.

— У меня опий-сырец, — сказал Очир и полез в карман за туго перевязанным целлофановым мешочком, — будем делать «ханку» (самодельный «грязный» героин).

«Бондарь» был совершенно равнодушен:

— «Ханку», так «ханку», какая разница!

Ему все равно причиталась своя доля, и он неторопливо, даже с чувством, начал готовить все необходимое, потому что был не только хозяином этой обители, но считался еще одним из лучших «варщиков».

Пока готовилась «ханка», Басан со товарищи успели оглядеться. Стандартная двухкомнатная квартира поражала загаженностью. Это касалось зала, где на полу кантовалась одурманенная клиентура. Дверь в хозяйскую комнату была заперта на ключ, и что находилось за этой дверью, было неизвестно. Кухня служила химической лабораторией, сами стены которой были пропитаны едкими веществами и запахами.

Когда «ханка» была готова, Очир крикнул из кухни:

— Братва, заходи по очереди!

Первым, собравшись с духом, рискнул Басан.

«Бондарь» скомандовал:

— Закатывай рукав, готовь «центряки».

— Какие центряки? — пробормотал Басан.

— Вены на руках, гребена мать!

Басан смущенно сел на стул, уложив обнаженную по локоть руку на его спинку. «Бондарь» с удовлетворением осмотрел локтевой сгиб Басана, похлопал по нему ладонью. Быстро затянув на руке медицинский жгут, скомандовал:

— Поработай хорошенько кулаком.

На кухонном столике в ряд лежали уже заправленные ханкой одноразовые шприцы, упаковки от них виднелись в переполненном мусорном ведре. Прошли те времена всеобщей необразованности, когда вся шатия кололась одним «баяном». Нынче на дворе свирепствует СПИД, надо себя беречь! Врачельники из организации «Снижение вреда» даже бесплатно выдают одноразовые шприцы и презервативы. Замечательную программу ввел великий гуманист Джордж Сорос, гранты под нее выдает. Нашлись, правда, завистники, которые считают, что эта программа — первый шаг к легализации наркотиков в России. Но, как модно нынче выражаться, это их проблемы, то есть, завистников. Ведь есть, например, хорошая страна Голландия, где наркоманы бесплатно получают свой утренний «дозняк», чтобы не окочурились.

Когда вены на руке Басана вздулись, «бондарь» выбрал наиболее подходящую и профессиональным, отработанным движением ввел в нее иглу. У Басана все пошло классически. Не успел «бондарь» ослабить удавку жгута, а его «пациент» подняться со стула, как Басан поймал «приход». Это кратковременное, не более одной минуты, острое состояние наивысшего наслаждения, которое по сопоставимости достигало, и даже превосходило, оргазм. Собственно, ради этой минуты, не считая снятия «ломки», большинство наркоманов и претерпевало все остальные мучения и сам факт добровольного вычеркивание самих себя из нормальной жизни.

Молниеносный обжигающий «приход» сменился кайфом, длившимся несколько часов. Басан валялся на матрасе, среди остальных наркоманов, а мозг его пребывал в состоянии эйфорического расслабления, которое накатывалось волнами блаженства, размывая все ниточки, связывающие с реальным миром. Не было ничего настоящего и стоящего, не было прошлого и не было будущего. Перед ним распахнулась Вечность.

Но это было иллюзия прекрасной Вечности. Она сменилась тем, что наркоманы называют «отходняком». Такую гнусность Басан не испытывал никогда. Поверхностный, прерывистый, тревожный сон. Его целый день буквально сифонило: тошнота, рвота, которая временами становилась неукротимой, да еще понос, черт бы его побрал! Казалось, этому не будет конца. Но, наконец, организм утихомирился, и обессиленный Басан поплелся домой.

— Где ты шлялся три дня? — с угрозой спросил отец и вдруг, увидев пятно засохшей крови на рукаве мятой рубахи сына, резко приказал: — А, ну-ка, живо закатай рукав!

Басан безвольно подчинился, оголил руку. В локтевом сгибе вокруг точечной ранки от укола растекался красноречивый синюшно-багровый кровоподтек с зеленоватыми краями. Отец не стал бить Басана, он весь как-то сник. Грузно сел на стул и закурил крепкий «Донтабак», чего никогда не позволял себе делать в квартире. Летом он выходил курить на балкон, а зимой в коридор, где у окна лестничной клетки была приспособлена банка из-под кофе — пепельница.

Глухим, тихим голосом проговорил:

— Лучше бы тебя убили в драке или посадили в тюрьму. Из лагеря не все возвращаются отморозками отпетыми, некоторые остаются людьми. А так ты наверняка пропадешь, Басан, сынок! С ними ты перестанешь быть человеком!

Мать встретила новость более эмоционально, разрыдалась, умоляя сына больше этого не делать и расстаться с дурной компанией. Даже умничка Деля смотрела на старшего брата с состраданием.

Смешанные чувства бурлили в душе Басана. Преобладало чувство вины перед домашними, даже жалость к ним. Ведь это из-за него они так беспокоились и переживали, а он, бессовестная скотина, совершенно не думал о том, что причиняет им боль. Неожиданная реакция сурового отца, выглядевшим таким беззащитным от свалившейся на его голову беды, которой он не в силах был