— Спорим, где живется лучше: в городе или деревне? — ответил с улыбкой Григорий Иванович. — Как твое мнение?
— Мое мнение одно: где хлеба край — там и под елью рай, а если хлеба ни куска — заберет и в горнице тоска.
Андрей одобрительно похлопал Ераску по плечу:
— Молодец, Герасим!
— Молодец против овец, а на молодца и сам овца, — ответил тот с ухмылкой и потрогал седенькую бородку.
Женщины ставили на стол пироги. Русаков налил рюмки.
— За нашу родную Коммунистическую партию, за советский народ, — поднимаясь со стула, произнес он с чувством. — Наша партия — справедлива. Разберется во всем. И в твоем деле, Андрей, разберется. В ней каждый дорог. Разбрасываться коммунистами не позволим! За партию! За справедливость!
Ераска незаметно достал «усладу».
— Споем старую революционную! Андрей Никитович, начинай.
Фирсов обвел глазами сидящих за столом и под аккомпанемент балалайки начал мягким баритоном:
Друзья подхватили:
Зазвучал рокочущий бас Батурина:
Под печальные звуки песни Григорию Ивановичу припомнился его приезд с Ниной Дробышевой в ссылку в Марамыш.
с особой торжественностью пропел он.
слились голоса. Долгим любовным взглядом друзья смотрели друг на друга.
По пыльной дороге
Телега несется,
На ней по бокам
Два жандарма сидят.
Сбейте оковы,
Дайте мне волю.
Я научу вас
Свободу любить.
Юный изгнанник
В телеге той мчится.
Скованы руки,
как Плети висят…
…Я научу вас свободу любить… —
…Свободу любить… —