Алексей Сергеевич Азаров
На острие меча
…Прежде всего скажу вам, что я спокоен и не испытываю никаких угрызений совести за то, что совершил и за что осужден. Напротив, я исполнен сознания, что выполнил свой долг насколько хватило сил — в равной степени по отношению к болгарскому народу и к нашим освободителям русским… В войне между Германией и Советским Союзом место каждого болгарина, каждого славянина на стороне России… Настаиваю, чтобы Митю женился и поскорее создал семью. Чтобы не довольствовался одним ребенком, как мы с его матерью. Дети — самая большая радость в жизни. Елисавета и за меня будет любить этих детей.
…Я никому ничего не должен. В своей жизни я старался больше давать, помогать, чем мог, не ожидая вознаграждения… Я хотел быть лучше, но таким уж родился. Прощайте.
Целую вас, всех родных и друзей много, много раз.
Из письма Александра Пеева, отправленного им из Центральной софийской тюрьмы в ноябре 1943 года.
1
…Итак, наконец-то он ехал! Паспорт с заграничной визой открывал перед ним дорогу за кордон, и сейчас все колебания последних месяцев казались отброшенными — раз и навсегда. Синий паспорт (регистрационный номер 4049), подписанный директором полиции Антоном Кузаровым, разрешал ему, доктору Александру Костадинову Пееву, выезд в страны Европы, Азии и Африки; он был словно пропуск в будущее — этот паспорт.
Получил он его не сразу.
Вообще-то с паспортами обычно не тянули. Пятьсот левов пошлины, еще сто за гербовую марку, неделя-другая ожидания, пока бумаги медленно проползут из кабинета в кабинет по конвейеру канцелярской волокиты, и все, можно двигаться куда угодно. Но в данном случае дело стопорилось, и Пеев нервничал, терял покой.
«Неблагонадежный»… Это было как каинова печать — черный оттиск, поставленный навечно в бумагах его полицейского досье. Он догадывался, что досье было немалым, может быть на сотни листов, где донесения полицейских осведомителей перемежались официальными справками околийских управлений и участковых офицеров, а с доносами провокаторов соседствовали заключения военной контрразведки.
Дирекция полиции изучала досье, тянула и отмалчивалась почти семь месяцев.
Чиновники из политического отделения «А», возглавляемого Николой Гешевым, колебались. С одной стороны, марксистское прошлое доктора Пеева накладывало табу на просьбу о визе; с другой — высокие связи доктора. И какие! На самом «Олимпе», при дворе. Черт его знает, как тут поступить?
Пеев приходил раз в неделю, вежливо осведомлялся:
— Есть ли решение господина директора?
— Пока нет, господине… Немножко терпения, господине… В самые ближайшие дни, господине…
«Господине» было сладким, как виноградный локум. Чиновник подобострастно провожал до двери. Еще бы — связи! В досье лежали справки о близких друзьях Пеева, и даже если не вчитываться в существо справок, от одного перечня имен в душе полицейского возникал трепет. Генералы Марков, Лукаш и Никифоров, депутат Говедаров — один из лидеров правой партии «Народный сговор» и председатель комиссии по иностранным делам Народного собрания, профессор Филов, друг царя, советник МИДа Атанасов, канцлер посольства в Риме Чалчев и прочие, и прочие…
— Доброго здоровья, господине… Может быть, решится на следующей неделе. Я лично позвоню вам, господине. Да, да, лично! Прямо в контору на улицу Графа Игнатиева; сорок — тридцать шесть — вот видите, я наизусть помню ваш телефон, господине…
А что еще помнили наизусть в дирекции полиции? Точное число обысков, проведенных в квартире доктора права Александра Пеева в период с 1923-го по 1933-й? Точное число бумаг, изъятых во время обысков? Точное число друзей господина доктора, не связанных с высшими кругами, коммунистов, убитых после переворота и зверского умерщвления Александра Стамболийского?
Сам Пеев вел им свой, нигде не записанный счет. Его память была почти неестественно цепкой, в мельчайших подробностях запечатлевала все… Лучше б иначе. Лучше бы, как у других, периодически самоочищаться от того, что с движением дней становится отдаленным прошлым. Тогда бы он спал спокойно, не прислушиваясь к шагам на лестнице — такие же шаги, услужливо возрожденные памятью, напоминали о ночных налетах агентов отделения «А». «Всем быстро одеться! Не ходить, ничего не трогать!.. Где тайники, листовки, документы?.. Не двигаться, будем стрелять!»
Что-что, а стрелять агенты умели! В подземельях из коммунистов делали живые мишени; целились не в сердце, а в живот, чтобы умер не сразу, через несколько наполненных смертной мукой часов… Мужа родной сестры Харитины Николу Голубова убивали особенно изощренно. В 1922 году Голубов стал кметом Пловдива от левых партий. После переворота его схватили на улице, втолкнули в черное авто и вывезли на пустырь. Здесь агенты связали ему руки за спиной и выстрелили в живот. Долго стояли, наблюдая, как он корчится в пропитавшейся кровью пыли, скребет землю руками. Потом уехали… Никола жил еще двое суток; все это время полз — к городу, к знакомой улице, к своему дому. С глазами, безумными от боли, ночью дотащился до двери квартиры; на стон выбежала Харитина…
Что же делать с ней, с памятью?
И еще — где взять терпение, чтобы ждать?
Внешне тревоги ожидания на Пееве не отражались. Даже Елисавета — жена, самый большой и близкий в жизни друг, и та не отмечала особых перемен. Доктор Александр Костадинов Пеев во всем, что касалось дел и семейного распорядка, был немножко педантом и сейчас оставался им: поднимался в 6.30, завтракал, тщательно, до голубизны щек, брился и в 7.30, всегда спокойный, с улыбкой, входил в маленькую кофейню у Орлова моста. Две чашки кофе по-турецки, беглый разговор — немного о финансах, немного о политике, одна сигарета, не больше, — «Картел № 1», всегда один и тот же сорт, дешевый, десять левов за плоскую пачку 100 штук.
— Что происходит, господа? Как вам нравятся цены, доктор Пеев? Чашка кофе — два лева, трамвайный билет — три! Неужели правительство заинтересовано, чтобы мы ходили пешком?
Вежливая улыбка, маленький глоток.
— Я люблю ходить пешком.
— Финансы — это политика. Три лева за билет — наша экономика в миниатюре: деньги дешевеют, все без исключения дорожает. Неужели это вас не заботит, доктор?
— Я далек от политики. Честь имею…
Он знал всех посетителей кофейни. Знал и то, что среди собеседников — платные осведомители полиции. Шеф отделения «А» Никола Гешев был вездесущ: его люди выискивали компрометирующие материалы на кого угодно и вербовали без разбора, от нищего до торговца, с расчетом,