перегнуть и отломать остаток. Но проволока крепкая, не поддается. Еле справился Сережка с лишним хвостом, торчащим из ручки чемоданчика.

— Во, видала! — торжествующе поднимает он чемоданчик за отремонтированную ручку. — Сто лет не оторвется!

Лариса уже собралась. Ей надо скорее идти. Во-первых, на улице ждет Володя, а во-вторых, ей не хочется видеть отчима. Ведь если он придет, то, прощаясь со всеми, придется прощаться и с ним. А Лариса его ненавидит.

Все уже собрано, все готово. Можно прощаться, но здесь послышались знакомые тяжелые шаги. Возвращался с работы отчим. И Лариса, и мать, и даже Сережа уже сообразили — пьяный.

Тихо, настороженно сделалось в доме.

— Только не ругайся, мамка, — горячо шепчет Лариса. — Не ругайся, мамочка… Пускай хоть последний вечер тихо у нас будет…

Дверь широко распахнулась, и на пороге отчим — опущенные плечи, мутный взгляд. Проходит в комнату и плюхается на табуретку. В руках какой-то сверток — подержал немного, положил на стол. Смотрит на Ларису, будто видит ее в первый раз.

— А ну, покажись, покажись… В форме…

— У нее и шапка есть, вот, — схватил Ларисину шапку Леня. — Она и мне хорошо, глянь! — Казалось, не зацепись шапка за Ленины уши, в шапке утонуло бы все курносое мальчишечье лицо.

Отец снял шапку с Лениной головы, долго вертел в руках, внимательно разглядывал.

— Р-рабочий класс, стало быть, — снова улыбнулся он Ларисе. — А я тебе вон что принес, — и нетвердой рукой дотянувшись до стола, взял сверток. Неловкими пальцами стал распутывать веревочку, но пальцы не слушались, и он разорвал ее. Развернул бумагу. Там были туфли. Новые, дорогие туфли. Лариса знала, что они дорогие. Такие были у Оли. Лариса и мечтать не могла о таких туфлях, разве посмела бы она просить мать, чтобы ей такие купили.

— Вот, бери, это тебе, — сказал отчим.

Лариса смотрела на туфли. Она не верила, что это ей куплена такая обнова.

— Бери, говорю, — уже строже сказал отчим. — За то, что Ирку любишь, — добавил он и опустил голову.

Лариса взглянула на мать.

Но что это… Почему мать так странно смотрит то на отца, то на Лариску, то на туфли? В глазах у матери слезы, но какие-то другие, незнакомые Ларисе… Может, и она обрадовалась, что у Ларисы такие туфли? А может, ей жалко, что отец отдал за них много денег? А, может, и денег не жаль, а просто она радуется, что хоть раз, да принес он что-то для старшей, вспомнил о ней… Но нет… И не об этом говорят глаза матери, не о том ее слезы…

— Раньше надо было покупать, — вдруг незнакомым, охрипшим голосом проговорила мать. — А теперь у нее вон — ботинки…

Лариса смотрит на свои ноги, и тут ей в самом деле становится обидно. Ведь она теперь будет носить только форму… А к форме разве подойдут такие туфли? Обута она теперь и одета, а сносится это, новое выдадут…

Но только на минутку сделалось грустно, радость, благодарность заполнили сердце. Ей принесли подарок! Первый в ее жизни подарок, и разве можно не радоваться!

Жаль, что пора идти. С сегодняшнего дня она подчиняется дисциплине. В восемь вечера она должна быть на месте. Завтра с утра — занятия.

Лариса держит в руках красивые красные туфли. Их жаль отдавать, но делать нечего, она протягивает их матери, она уже решила, что с ними следует делать.

— Ты их продашь, мамочка… Пока я кончу училище, то вырасту из них…

Отец смотрит на мать, на Лариску, и в глазах у него неподдельная печаль. Он начинает понимать, что подарок его запоздал, оказался ненужным. И вдруг глаза его яснеют, лицо становится совсем трезвым.

— Не надо продавать, — твердо говорит он, забирая у матери туфли. Он лезет в карман, вытаскивает измятую пачку денег. — Я получку принес… Хорошую получку… Все тебе отдаю… Выпил только сто грамм… — Положил деньги на стол, потом снова как-то сник, опустил голову.

— Хорошо, мамочка, спрячь туфли, — говорит Лариса. — Спасибо вам, — повернулась к отчиму. — А пока прощайте. Мне пора.

Подошла к Лене, сняла с него свою шапку. Надела. Взяла в руки чемоданчик.

Мать положила туфли на стол, рядом с мятой пачкой денег. Обняла дочку, поцеловала.

— Иди, доченька, — сказала она. — Только не забывай нас. Приходи почаще.

— Еще бы, мамочка… — Лариса поцеловала Сережку, Леню. Подошла к кроватке, в которой спала Ирочка.

— До свидания, малышка…

Отчим сидел на стуле, смотрел, как прощалась со всеми Лариса. Она подошла к нему. Остановилась. Постояла минутку, не зная, как с ним проститься, что сказать. Потом обняла, притронулась губами к колючей небритой щеке.

— До свидания, — прошептала.

— Всего тебе, всего, — обрадованно закивал головой отчим.

— Я провожу тебя, — спохватилась мать. — Подожди, я сейчас, — засуетилась она, заметалась по комнате.

— Нет, мамочка, не надо, — торопливо сказала Лариса и выбежала из дому.

Мать, растерянная, так и осталась стоять посреди комнаты. Подошла к окошку, чтобы хоть взглядом проводить дочь.

Она увидела, как Лариса вышла из подъезда. И тут же словно из-под земли вырос — рядом с ней оказался тот самый парнишка, что приходил с Олей. Взял из рук Ларисы чемоданчик, пошел рядом.

Подперев рукою щеку, мать смотрела, как уходили они по тротуару — дальше, дальше.

«Выросла дочка… Покидает дом родной… И парни уже провожают… Ох, не рано ли», — ныло сердце матери.

Долго смотрела мать в ту сторону, куда ушла дочь. А на подоконнике цвел, горел огонек, когда-то посаженный маленькой Лариской.