- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (5) »
тобой. Давай за твоего старика и его мудрость, да пребудет она с ним ныне-и присно-и вовеки веков.
— Аминь. М-м-м, ты чего пьешь-то, настойка на ящерицах, что ли?
— Угадал. Представь себе, у них ее тут залежи.
— Ясное дело, кому нужно это говно. Разве только тебе, с твоей страстью к экзотике.
— Эту экзотику, может быть, потом никогда не получится достать.
— А если серная кислота будет под угрозой исчезновения, ее тоже срочно пить надо?
— Ну тебя, Тимка, ты не гурман.
— Что правда — то правда, — Тим огляделся. — Из наших сегодня не заходил никто?
— Все дома, раны зализывают. Только ты бродишь, как медведь-шатун.
— Привычка осталась. С женатых времен.
Алексей деликатно сменил тему:
— Мать-то как?
— Так, — отвернувшись, буркнул Тим.
Алексей поднял бутылку и фальшиво-бодрым голосом произнес:
— Тогда — за здоровье твоей мамы и иже с нею. Надежда умирает последней, Тим.
— Поехали.
«Резина» — она резина и есть. Не прожуешь. Зато калорийная, зараза.
— Ты-то под землю не собрался еще?
— У меня клаустрофобия, — поморщился Алексей, и добавил:
— Если я уйду, кто вас, оглоедов, кормить будет?
Святая правда. Единственное, чего в городе с избытком — «резины», синтетического мяса. Ну, и водки, слава богу. Все остальное уже дефицит, и цены подскочили в среднем в пять раз… то есть, пока в пять раз.
— Семья — под землей, — добавил Алеша. — Позавчера отправил. Теперь мне спокойно до безобразия.
— А ну как заразишься чем-нибудь?
— Не-а. Я заговоренный. Вчера уж было подумал — пришла она, деревянная: встал с утра — руки не гнутся. А к обеду разработались. Никакая не чума, просто намедни с подсобниками контейнер ворочал, а годы уже не те, и привычки нет.
— Разжирел на чужих костях, буржуй. Совесть коммунистическая не гложет?
— Гложет, — засмеялся Алексей. — И гложет, и гложет, погибели на нее нет. Одно утешение: остальные-то красные все уже под землей.
— А ты, значит, здесь. На передовой, с народом. Как там у вас: это есть наш последний…
— Последний, — кивнул Алеша. — Кстати, последний день здесь гуляем. Завтра эта забегаловка эвакуируется.
— И казино?
— В первую очередь. Уж который день простаивает.
— Тогда пошли играть.
— Чего?
— Играть, говорю пошли.
— Разбогател, что ли?
— Тетя из Америки приехала.
— Понятно.
Заведение располагалось на тридцатом этаже. «Завтра они уедут, — подумал Тим. — А послезавтра сюда переселится кто-нибудь. Хорошо бы, наши диспетчера. Тогда пойдем в отрыв, наверняка эти не все спиртное увезут… Между прочим, даже вывеску снимать не надо. Название вполне подходящее для нашей конторы — «Пироман»…»
На панно, раскинувшемся по трем стенам зала, резвились толстощекие саламандры, многоглавые драконы с роскошными сигарами в зубах, веселенькие неоновые язычки пламени…
Варанчик в бутылке увял и свернулся клубком на дне.
— Иди, покупай, — заявил Тим.
— Наглец. А твое повышение?
— Ладно, не жмись.
— Тогда я не буду пить за твое повышение. Из принципа.
— Ну и черт с ним. Не в этом щастье.
— А в чем?
— Нет щастья, Лешка. Давай хоть истину поищем.
— Привет, Тим, — кивнул бармен. — Привет, коль не шутишь. — Ты знаком с Николаем? — А как же. Это мой лучший друг. Я ему одолжил свою жену под огромные проценты. — Тим, будь мужиком. Умей проигрывать, — поморщился Николай. — Я еще не играл. Вот щас напьюсь и пойду. Играть. — Сам подумай: она — баба, страшно ей здесь. Ты же уходить вниз не хочешь. — А вот этой куколке, которая с тобой пришла, не страшно? — Меня Оксана зовут. — А меня — Тимофей. — Очень приятно. — Что это вы мне улыбаетесь? Вы Николаше улыбайтесь. Он — крутой, он всех женщин, которым страшно, отправляет под землю. — Я не могу под землю. Работа. — Какая у вас работа? — Спасатель. — Вы?! — Я. — Охотно верю. Оксана, спасите меня. — От чего? — Сейчас придумаю. Что вы на меня так смотрите? — Вы очень быстро пьете. — Вам жалко? — Мне придется вас провожать. — Меня?! — Вас. — Хм… до дома? — Видимо, да. — Согласен. — Тим, не выпендривайся, будь мужиком, умей проигрывать. — Тим, да прости ты ее, тебе сразу станет легче, — вмешался Алексей. — Пошли вы все. Я ее никогда не любил, ясно? Любить и ненавидеть можно только того, кого понимаешь. — Ты ее не понимал? — Никогда. А сейчас не понимаю совсем. Вот! Оксана, рассудите нас. Как женщина. — Тим начал стягивать рубашку, путаясь в рукавах и обрывая пуговицы. — Смотрите, это — я. Пощупайте. Да нет, вы не стесняйтесь, ничего личного. — Ну, началось, — пробормотал Алеша. — Тимка, пошли отсюда, а? — А вот смотрите — это он. Николаша. Его вы уже щупали? Нет? Не обязательно, и так видно. Эт чего, это — мужик? Эта гора сала — мужик? — Ну, прорвало канализацию, — вздохнул Николай. — Прорвало, точно, — Тим сполз вниз по стойке бара. — Я вчера чуть не сгорел. Я вчера чуть ребят не сжег. У меня мать в больнице с деревянной чумой, ясно? — проскулил он, вытирая пятерней слезы и сопли. — Держи себя в руках, не одному тебе плохо. — Аааааа! — Тим хищно прищурился. — И тебе? Жлобяра, твои родные уже несколько лет в подземке, ты мне будешь мозги…ть, что тебе — плохо, ты!!! — Какой отсюда вывод? — усмехнулся Николай. — Значит, что-то во мне есть. А ты со своим героизмом — в заднице. — Только не в твоей. Ты не настолько сексуален, дружище. Оксана, Николаша — сексуален? — Ты заткнешься сегодня? — Я не с тобой разговариваю. Оксана, ваше мнение? Да что вы улыбаетесь все время, как дурочка. Мне плохо, а вы улыбаетесь! Сексуален он или нет? — Вы — эффектнее. — От. Это — женщина. А то — не женщина. То — землеройка. Такая же прожорливая. Пусть живет под землей. С кротом вот этим. Пусть. Она — землеройка. Прожорливая такая же. Ей всегда не хватало. Всего. — Чего ей не хватало? — Ну, денег, например. — Всего лишь? — Чего вы улыбаетесь? В остальном все нормально! Не верите? Я же пожарник! У меня шланг знаете какой? Не знаете? Щас я покажу. — Тим, придурок, епрст, пошли домой, друг, сейчас пошли! — Алексей потянул приятеля за локоть. — Убери руки! Я сказал, убери. Вот! — Тим взгромоздился на стойку бара, — Я щас покажу, щас, только у меня координация нарушена… и зачем я наверх залез, на этот стол, я же высоты боюсь, только вы никому не говорите, а то неудобно… да кто, черт, придумал эти застежки… — Оксана, пойдемте отсюда. — Неет! Чего, испугался? У тебя такого шланга нет? У тебя там бумажник вместо шланга, даааа?
— Привет, Тим, — кивнул бармен. — Привет, коль не шутишь. — Ты знаком с Николаем? — А как же. Это мой лучший друг. Я ему одолжил свою жену под огромные проценты. — Тим, будь мужиком. Умей проигрывать, — поморщился Николай. — Я еще не играл. Вот щас напьюсь и пойду. Играть. — Сам подумай: она — баба, страшно ей здесь. Ты же уходить вниз не хочешь. — А вот этой куколке, которая с тобой пришла, не страшно? — Меня Оксана зовут. — А меня — Тимофей. — Очень приятно. — Что это вы мне улыбаетесь? Вы Николаше улыбайтесь. Он — крутой, он всех женщин, которым страшно, отправляет под землю. — Я не могу под землю. Работа. — Какая у вас работа? — Спасатель. — Вы?! — Я. — Охотно верю. Оксана, спасите меня. — От чего? — Сейчас придумаю. Что вы на меня так смотрите? — Вы очень быстро пьете. — Вам жалко? — Мне придется вас провожать. — Меня?! — Вас. — Хм… до дома? — Видимо, да. — Согласен. — Тим, не выпендривайся, будь мужиком, умей проигрывать. — Тим, да прости ты ее, тебе сразу станет легче, — вмешался Алексей. — Пошли вы все. Я ее никогда не любил, ясно? Любить и ненавидеть можно только того, кого понимаешь. — Ты ее не понимал? — Никогда. А сейчас не понимаю совсем. Вот! Оксана, рассудите нас. Как женщина. — Тим начал стягивать рубашку, путаясь в рукавах и обрывая пуговицы. — Смотрите, это — я. Пощупайте. Да нет, вы не стесняйтесь, ничего личного. — Ну, началось, — пробормотал Алеша. — Тимка, пошли отсюда, а? — А вот смотрите — это он. Николаша. Его вы уже щупали? Нет? Не обязательно, и так видно. Эт чего, это — мужик? Эта гора сала — мужик? — Ну, прорвало канализацию, — вздохнул Николай. — Прорвало, точно, — Тим сполз вниз по стойке бара. — Я вчера чуть не сгорел. Я вчера чуть ребят не сжег. У меня мать в больнице с деревянной чумой, ясно? — проскулил он, вытирая пятерней слезы и сопли. — Держи себя в руках, не одному тебе плохо. — Аааааа! — Тим хищно прищурился. — И тебе? Жлобяра, твои родные уже несколько лет в подземке, ты мне будешь мозги…ть, что тебе — плохо, ты!!! — Какой отсюда вывод? — усмехнулся Николай. — Значит, что-то во мне есть. А ты со своим героизмом — в заднице. — Только не в твоей. Ты не настолько сексуален, дружище. Оксана, Николаша — сексуален? — Ты заткнешься сегодня? — Я не с тобой разговариваю. Оксана, ваше мнение? Да что вы улыбаетесь все время, как дурочка. Мне плохо, а вы улыбаетесь! Сексуален он или нет? — Вы — эффектнее. — От. Это — женщина. А то — не женщина. То — землеройка. Такая же прожорливая. Пусть живет под землей. С кротом вот этим. Пусть. Она — землеройка. Прожорливая такая же. Ей всегда не хватало. Всего. — Чего ей не хватало? — Ну, денег, например. — Всего лишь? — Чего вы улыбаетесь? В остальном все нормально! Не верите? Я же пожарник! У меня шланг знаете какой? Не знаете? Щас я покажу. — Тим, придурок, епрст, пошли домой, друг, сейчас пошли! — Алексей потянул приятеля за локоть. — Убери руки! Я сказал, убери. Вот! — Тим взгромоздился на стойку бара, — Я щас покажу, щас, только у меня координация нарушена… и зачем я наверх залез, на этот стол, я же высоты боюсь, только вы никому не говорите, а то неудобно… да кто, черт, придумал эти застежки… — Оксана, пойдемте отсюда. — Неет! Чего, испугался? У тебя такого шланга нет? У тебя там бумажник вместо шланга, даааа?
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (5) »