молниеносном броске Циммерман схватил его и утащил за дерево. Произошло это так быстро, что Шмельц споткнулся и упал прямо в грязную снежную кашу, где и остался лежать, тяжело дыша.

Автомобиль, управляемый Хессрером, едва миновал ствол, который спас Циммермана и Шмельца, перескочив тротуар, пробил забор и с тупым грохотом влетел в стену дома. На землю вокруг посыпались куски стекла и штукатурки.

— Вот он — вот этот зверь! — завопила Зигелинда Зоммер. Фрау Домбровски подтвердила. Инспектор Михельсдорф хранил спокойствие.

— Свет! — приказал Циммерман.

Прожектора шести полицейских машин мгновенно озарили огромный автомобиль, уткнувшийся в стену. Из него вылез Ляйтнер, ощупывая себя и отряхивая осколки стекла. Он был невредим и сердито сощурился против света.

— С вами ничего не случилось? — спросил Циммерман.

— Нет, — ответил Ляйтнер. — Но вот, мне кажется, коллеге фон Готе нужно бы переменить белье!

— А что с Хесслером?

— Ему немного досталось, — спокойно сообщил Ляйтнер. — Нет, при аварии с ним ничего не случилось. Но вот когда он направил машину на вас, пришлось его огреть дубинкой. Он свалился на руль, а я затянул ручной тормоз. Но ничего, сейчас очухается…

— Можете объяснить мне, что Гансик собирался сделать? — с трудом смог спросить Шмельц.

— Прикончить вас, — охотно пояснил Циммерман, — что же еще?

И после этого краткого объяснения комиссар перестал обращать внимание на Шмельца и отошел к Келлеру, стоявшему в полутьме на противоположной стороне улицы.

— Ну, что ты скажешь? Все прошло как по нотам!

— Сыграно первоклассно, — без всякого восторга согласился Келлер. — Я бы сказал, образцовое представление.

— Теперь они оба у нас в руках — хозяин и его покорный слуга!

Циммерман был убежден, что наилучшим образом сделал все, чтобы правда вышла наружу и чтобы на ее основе виновные понесли наказание.

— Тебе ведь удалось разбить вдребезги их многолетнюю поруку, их отношения ревностного слуги и прикрывающего на все глаза трусоватого хозяина. А я довел все до конца. Поставил их в ситуацию, когда речь шла уже об их головах, и тут они сломались. С этой минуты каждый из них будет спасать свою шкуру и топить другого.

— Вполне возможно, что расскажут все, но не исключено, что все же пощадят друг друга. Настолько, чтобы не повредить себе. Во всяком случае, один разоблачит другого. И это в нашем деле, Мартин, самое сложное. Поскольку людские жизни губят не только преступники, но и мы с тобой. Тем, что принуждаем говорить о других правду, уличать их в преступлениях, низости, всякой грязи. И хуже всего, что выхода из этого нет. Пока будет существовать наше общество И его правосудие, ничего другого нам не остается.

* * *

Из записок комиссара в отставке Келлера.

«В нашем деле можно надеяться на успех, если только основываться на всесторонне проверенных и неопровержимых доказательствах.

Циммерман знал это и потому сосредоточился на том, где было больше показаний и улик — на вине Хесслера в убийстве Хорстмана. Усилия его не прошли даром. На основании представленных суду доказательств Ганс Хесслер получил пожизненное заключение.

Но то была меньшая часть его цели. Несмотря на все его усилия, на старания сотрудников, на то, что Хесслер, полный ненависти, помогал против Шмельца, привлечь Шмельца к суду так и не удалось.

Хотя все обстоятельства и показания сходились на его вине, доказательства отсутствовали. Анатоль Шмельц не оставлял письменных указаний, не отдавал приказов при третьих лицах, никогда сам не приложил руки к делу. И вот при помощи лучших адвокатов обвинение не было предъявлено ввиду недостатка улик. Такой вот „удар ниже пояса“ по усилиям Циммермана.

Когда же Шмельц отправился в кругосветное путешествие — минуя Грецию, между прочим, — и когда Сузанна Вардайнер, продав все, что унаследовала от мужа, покинула Мюнхен, те, кто в действительности выиграл в конкурентной борьбе — Бургхаузен из „Мюнхенских вечерних вестей“ и Тириш из „Мюнхенского курьера“, — повели переговоры о слиянии своих предприятий. А после их успешного завершения могли, уже никого не опасаясь, продолжать свой бизнес.

Но Циммерман воспринял это — по крайней мере внешне — вполне спокойно. Возможно, тут сказалось влияние жены. Маргот ведь в конце концов решила остаться с ним. Наверно, тут подействовал ее ночной визит ко мне. Сидела она у меня довольно долго, играла с псом и наконец сказала:

— Господи, но до чего же у Мартина тяжелая работа!

— Тут вы правы. В этом деле редко получаешь радость от выполненной работы. И заниматься ею может только тот, кто постоянно отдает себе отчет, что бережет людей вокруг себя от тайных или явных проявлений самых низменных чувств и поступков, на которые только способен человек. И вы считаете, что постоянно представлять все это и продолжать работать и жить — этого мало?»