говорить) бывают не только потенциальными, но и актуальными. Как известно, актуальная бесконечность задается в каких-то определенных пределах, между которыми располагается неисчислимое множество элементов. Такими актуально бесконечными текстами являются "Концерт" Сорокина и "Мифогенная любовь каст". Оба эти произведения — в работе, оба незавершены, оба могут расти и расти в объеме, но какие бы новые части ни прибавлялись к ним, Сорокин и Пепперштейн заранее ограничили задания, которые они поставили себе: первый описывает кроваво-смешное эстрадное представление — и сколько ни растягивай его, над ним должен же когда-то опуститься занавес; у второго разбухающее повествование вмещено в исторические рамки Второй мировой войны. Актуально бесконечные тексты — еще печатная продукция, уже приближающаяся к электронной литературе и все же отличающаяся от нее, бесконечной потенциально, пребывающей во всегдашнем становлении. В "Лупе" один текст вставляется в другой так, что неизвестно, грянет ли финал этого процесса (что будет делать Инна Калинина с лупой, которую она украла?). Возможно, НГ вступит в гипертекстуальный диалог и с этой моей статьей, и Бог весть, кто еще присоединится к нашим интертекстуальным отношениям.

Потенциальная бесконечность чревата многочисленными парадоксами (НГ вполне отдает себе в этом отчет и пародирует один из них — апорию Зенона: "Догонит ли Аполлон таракана?"). По той причине, что в условиях потенциальной бесконечности не действует закон исключенного третьего, любой смысловой элемент гипертекста способен превратиться в свою противоположность (допустим, покончившая с собой Таня возрождается в существе мужского пола, Гурове, которого, впрочем, насилуют, как если бы он был женщиной, в поезде). Расплодившиеся в последнее время кибернетические утопии рисуют райский электронный мир, попадая в который, мы вольны присвоить себе какую угодно идентичность. Неясно, однако, как быть с той, которая остается за порогом потенциальной бесконечности и, наблюдая компьютерный карнавал, не в силах избыть фактическую конечность человеческого существования, ибо и возникает только благодаря ей. Неснимаемость напряжения между реальным и виртуальным послужила основой для критики, которой Бодрийяр постарался рассеять иллюзии, явившиеся вместе с распространением новых медиальных средств ("Аеsthetiс Illusion аnd Virtual Realitу", 1997). Сильную сторону в художественном мышлении НГ составляет ее трезвый подход к гипертексту, который она отнюдь не склонна идеализировать. Собственно, в "Лупе" гипертекст одновременно и возводится, и разрушается: тела персонажей, Тани и Гурова, не могут оторваться от низкой действительности и стать адекватными той потенциальной бесконечности, в которой пребывает изображающая этих людей электронная литература. "Дама с собачкой" важна для дамы с рс как рассказ, в открытой концовке которого намечен конфликт между финитным и инфинитным, между надвигающимися на чеховских персонажей трудностями и теряющейся в счастливой дали перспективой их совместной жизни.

Немецкий антрополог Константин фон Барлёвен снабдил свою книгу о суbеrsрасе (1998) подзаголовком "О потере метафизики и прорыве в виртуальное пространство". При чтении "Лупы" становится ясно, что метафизическое вовсе не отменяется в гипертексте, что, напротив, оно заново обретается в нем после того, как оно было скомпрометировано в трудах двух поколений философов — от Хайдеггера до Деррида. "Лупа" повествует о желании метафизического, то есть о желании во всей его фундаментальности и еще неизвращенности. По сравнению с классическим постмодернистским желанием, которое Делез и Гваттари смоделировали в виде рассеянного и всеядного, желание в гипертексте сконцентрировано на одном и том же — на потустороннем, какими бы именами ни крестила его НГ. Другое дело, что потенциальная, не имеющая последней инстанции, бесконечность гипертекста делает присутствующее в нем желание никогда не сбывающимся, а инобытийное — неустойчивым, запросто меняющим свой облик. Расплываясь, не находя себе конкретной цели, желание в гипертексте оборачивается вожделенным отношением к гипертексту как к тотальному письму, каковое есть не что иное, как попытка переписать все написанное ранее и вызов на переписку прочих пишущих. Но в "Лупе" гипертекст, как говорилось, и торжествует, и терпит крах. Есть ли и у желания, сосредоточенного в ней, изнаночная, диалектическая, не словесная лишь сторона? А то нет: "…даже в черновом варианте текст жадно смотрит туда, где должна обнажиться за…". Ай-яй-яй, уважаемая писательница! Зря, выходит, Деррида проклинал фаллогоцентризм? Ведь сколько умственных усилий потратил он, недотепа, на то, чтобы предупредить нас об опасности этого порока, а Вам, уважаемая, снова подавай и Логос — оттуда, и Фаллос — отсюда. Вот бы французу с Вами познакомиться! Понял бы тогда гипологос, почем фунт фаллоса.

* * *

Мне кажется, что я знаю теперь, каково содержание той дерзкой радикальности, к которой я, не разобравшись толком в замыслах НГ, призывал ее в своем письме. Создательнице электронной литературы никогда не станет уютно среди авторов печатных книг. В письме ко мне НГ противопоставила себя легкую (электронную) тяжелым (книжным) мужчинам:

"На московском обеде в честь вручения премии "Антибукер" Виктор Ерофеев заметил, что таких литературных обедов надо бы побольше, "чтобы писатель толстел". Далее величину тела писателя Ерофеев сопоставил с актуальностью его текстов. "На пике небытия литературы, которая слабеет на глазах", актуален может быть (позволю себе развернуть его мысль) только тучный — обладатель живота в русском и древнерусском смысле, то есть жизни, бытия вообще.

Согласно этой логике, актуальность, как атлантический загар, должна липнуть к Михаилу Бергу, даже в городской черте предпочитающему личный автомобиль пешему ходу из-за актуальной величины своей фигуры. Где уж гнаться за ним мне, когда при росте 162 см мой вес еле дотягивает до 50 кг, так что мое мышление постоянно оказывается в любой ситуации катастрофически неактуальным, почти призрачным, прозрачным, дистрофичным и может быть раздавлено любым ленивым прихлопом "чужого слова". Во главе Петербургского отделения ПЕН-клуба встал в соответствии с общеисторической тенденцией тучный человек — Валерий Попов, которому мои тексты кажутся недоразвившимися до нормальных литературных форм. Остается только, как можно более достойно, уступить беговую дорожку крупноформатной Марусе Климовой. Вообще, писателей правильно было бы сталкивать (и сравнивать) по физическим параметрам, как боксеров: кому придет