видел, — сказал Паоло. — Приходилось видеть Монблан, частенько видел луну, но ни разу — их вместе. Столько упущено в жизни…

Она взглянула на него с каким-то презрением. Он разочаровал ее. Лиза надеялась услышать от Паоло нечто умиротворяющее, как будто он обещал ей это и не сдержал своего обещания. Паоло стало стыдно за ее разочарование. В течение всей своей бурной жизни ему приходилось переживать немало критических моментов, и каждый раз он преодолевал их благодаря своему хладнокровию. Когда дело плохо оборачивалось, он становился чрезвычайно трезвым в рассуждениях, и ничто не могло помешать этому состоянию, но сегодня из-за девушки ему никак не удавалось обрести самоконтроль.

— Что это там за верфь с громадным краном на рельсах? — спросил он, чтобы не молчать.

— Просто верфь! — в сердцах отрезала Лиза.

Машинально она взглянула туда, куда он смотрел. В серых сумерках потрескивали дуговые лампочки. Их голубоватые огоньки как будто вдавливались в громадные стальные плиты, и от этого металл становился красным, как изуродованная плоть.

Фигуры в желтых комбинезонах двигались в заданном ритме, издали их движения казались неуклюжими.

— Как же красивы эти сварочные огни, — оценил Паоло. — Мне это напоминает Дворец спорта. Там видишь в темноте полно зажженных спичек. Даже представить себе не можешь, сколько людей могут курить. Одни сигареты гаснут, другие зажигаются, это — как человеческие жизни, правда? В общем, так мне кажется…

Поскольку она по-прежнему замыкалась в себе, ожесточенная и зажатая, он продолжил, пытаясь придать своим словам любезность и теплоту, свойственные банальности.

— А что же там делают, на этой верфи? Наверное, корабли?

— Конечно, — ответила Лиза, от безразличия ее голос стал безжалостным.

— Скажите-ка на милость, уж больно здоровым выходит тот, который сейчас строят.

— Это будет танкер. Я видела начало работ.

Приободрившись, Паоло вытащил сигарету изо рта и посмотрел, как гаснет ее огонек.

— А в общем-то, — сказал он, — работа — хорошая штука. Только нужно видеть ее с высоты, как мы сейчас. Лично я, если бы мог в одиночку соорудить танкер, может быть, и принялся за это… Но как вы думаете, кажется ли сварщику, в защитных очках, с электродами, что он строит именно танкер?

Лиза вздохнула:

— Вы действуете мне на нервы, Паоло. Мне вовсе не хочется разговаривать.

Грустно тряхнув головой, она добавила:

— Ни слышать кого-либо. Я сейчас вместе с Франком, понимаете?

— Да за кого вы меня принимаете! — рассердился маленький человечек, выплевывая окурок. — Вы что, серьезно считаете, что мне так нравится болтать?

Поняв, что она была несправедлива, Лиза быстро и как-то умоляюще протянула ему руку.

— Извините, — прошептала она, — я слишком зла.

Паоло пожал плечами.

— Нет, мне это не нравится, — продолжил он. — Мне это вовсе не нравится, Лиза. Я тоже сейчас вместе с Франком.

То, что он ощущал, было похоже на притупившееся горе. Как старая, но не забытая боль. На сердце у него кошки скребли, и ему было трудно дышать.

— Скажите, Паоло, вы считаете, что все получится?

Лиза задала этот вопрос жалобным голоском маленькой девочки, и это взволновало собеседника до глубины души.

— О! Если вы будете так вести себя, — взорвался Паоло, яростно меряя шагами офис, — вы принесете нам несчастье!

Он остановился перед ней, сунул руки в карманы, чтобы придать себе более серьезный вид, и медленно, едко произнес:

— Если вы будете постоянно подносить к уху часы, Лиза, они в конце концов остановятся. Они остановятся, потому что вы сомневаетесь в них. Часы — это как люди: нужно уметь доверять им. У нас великолепные часы. Они так здорово отлажены, что в Швейцарии сдохнут от зависти. Значит, оставим их в покое, и пусть они работают.

Он прищелкнул языком, как дегустатор.

— Дайте мне сигарету.

Протянув ему пачку, она с благодарностью улыбнулась. Паоло вытащил сигарету.

— А вы будете? — спросил он.

Лиза бездумно взяла сигарету, и Паоло поднес ей огонек. Порывы ветра временами доносили до них отголоски немецкой песни. Паоло открыл стеклянную дверь, выходящую наружу, и песня зазвучала громче. Какое-то время он слушал ее, но капли дождя заставили его отступить и приоткрыть дверь.

— Это морячки в баре, там, на таможне.

— Что сказал Гесслер, в котором часу он придет? — спросила Лиза.

— В шесть часов с четвертью.

— Но его нет.

— Потому что сейчас десять минут седьмого!

Большим и указательным пальцем Лиза потерла себе глаза. Она провела бессонную ночь, и сейчас веки жгли ей глаза раскаленным железом.

— Как вы думаете, он придет? — спросила Лиза.

— Что за мысли приходят вам в голову!

— Я боюсь, как бы он не сдрейфил! Гесслер всегда вел такую идеально правильную жизнь!

— Именно, — хохотнул Паоло, — не так часто добропорядочному человеку предоставляется возможность свернуть с правильного пути! Тем более, — добавил он, — Гесслер всегда все завершает самым тщательным образом, особенно зло!

Паоло замолчал, увидев за стеклянной дверью, ведущей наружу, силуэт. Он не слышал шума шагов на железной лестнице, и это появление застало его врасплох. А Паоло ненавидел, когда его заставали врасплох.

Дверь открылась, и на пороге появился Гесслер. Ему было около сорока лет, светлые волосы уже начали седеть, он был классическим воплощением германского типа мужчины. У него были светские манеры и несколько грустная — из-за старомодности — элегантность. В руках он держал дешевый чемодан, резко контрастировавший с его обликом. При виде Гесслера Лиза обрадовалась. Его приход казался ей хорошим предзнаменованием.

— А мы как раз говорили о вас, месье Гесслер, — сказал Паоло, выказав при этом чувство юмора.

Гесслер бросил на него такой ледяной взгляд, что даже природная вежливость не в силах была растопить его.

Он слабо улыбнулся.

— Об этом деле, — сказал он, — чем меньше говоришь, тем будет лучше.

Затем немец подошел к Лизе и поклонился ей, слегка щелкнув каблуками.

— Добрый вечер, Лиза.

Она так и не вынула рук из карманов.

— Какие новости? — спросила молодая женщина с явным беспокойством.

Гесслер положил чемодан на стол.

— Новости, на которые вы намекаете, еще не новости, — сказал он, посмотрев на часы. — По крайней мере, я так не думаю. В эту минуту фургон только выезжает из тюрьмы.

Он изъяснялся на безупречном французском языке, хотя и с сильным акцентом, слегка сглаженным его мягким голосом.

— А если в последнюю минуту приказ будет отменен? — прошептала Лиза.

— У нас, — тихо сказал Гесслер, —