молодцам на колени не садись, не напивайся, не скачи по столам и скамьям и не давай себя тискать, яко стерву по всем углам.

В начале семнадцатого века жениться и замуж выходить стали несколько позже — в 14–15 лет. Таким молодым мужем был император Петр II, обрученный в возрасте чуть больше 13 лет. И, кроме мужа, молодой царице видеть другое мужское общество не полагалось. С малолетства так было. Ведь девицы, которые потом женами становились, росли в теремах, а это вроде тюрьмы. Там окна узенькие, со вставленными решеточками. Росла такая девица, лишенная света и воздуха, в комнатах, напоминающих клетку, — не только маленькие окна, но и двери с замками. А чтобы выйти, ей надо через комнату отца пройти, который прятал ключ под подушку. Ни один мужской взгляд не должен проникать к девицам до замужества. (После замужества не лучше.) Женились, не видя и не будучи видимы. Главное лицо в этом вопросе была сваха. Укажет она жениха, молодой надо во всем повиноваться. В церковь она шла молча, покрытая густой вуалью. И ни одного лишнего слова или жеста ей не полагалось, только ответ священнику.

И вот Петр I задумался над такой долей девиц и порешил своими приказами положение ее бесправное несколько улучшить. Негоже ведь девке будущего мужа совсем не знать. От этого не только любовь, а, значит, русское деторождение страдает. И в 1710 году такой указ издал: «Чтобы женщины и девицы имели в обращении с мужчинами полную свободу, ходили бы на свадьбы и пиршества, не закрываясь»^[4].

Родителям вменялось в обязанность подписывать заявления о том, что они не принуждают своих детей к браку. Правда, сей закон на крестьян не распространялся. С мнением крестьянской девки насчет выбора себе мужа не больно считались.

Зевает, значит, наша скучающая царица без мужского общества. Даже слуги, и те женщины. Не причислишь же к мужскому полу дюжину пажей не старше 10 лет?

Цари строго следили за целомудрием своих жен. Пояса целомудрия, еще называемые «поясами Венеры», не всегда, правда, им надевали, ну разве для пущего спокойствия, когда в заморские страны на войны отправлялись. Да и то сомнительно это предположение, что-то мы в русских исторических музеях этих самых поясов целомудрия не видели, вот в западных — да, в западных их сколько угодно! Поезжайте в Париж или в Лондон к мадам Тюссо, в национальный музей Мадрида или в Венецию, и вы там увидите эти самые пояса всевозможных форм и калибров, как и полагается, для богатых и бедных. Для богатых они сделаны из серебра или даже из золота, с красивой чеканкой или даже инкрустацией из драгоценных камней. Большие мастера, видно, над ними работали. А для бедных — из простого железа. Висит себе такая решеточка на четырех цепочках, обвитых шелком, бархатом или простым холстом, две цепочки приделаны сзади, две спереди решеточки болтаются и придерживают ее с двух сторон. А сзади, поверх бедер, пояс запирается на замочек со специальным очень сложным ключиком для открывания. Если какая смышленая дамочка хотела в личное пользование второй экземпляр ключика заиметь, должна была мастеру большие деньги заплатить. Своей шкурой, даже головой рисковал, бедняга. Обычно же сей ключик держит муж у себя в кармане, открывает по мере надобности свою собственность, для посторонних же вход запрещен. Ведь поясок устроен так, что носившая его женщина могла справлять свои естественные надобности, но не половой акт. Как говорится: «близок локоть, да не укусишь!» Оказывается, это изобретение сатрапа Падуанского, тирана Франческо II, чтоб ему пусто было, веками в мире царствовало. Археологов прямо оторопь взяла, когда узрели они выкопанный где-то в недрах Африки шестнадцативековой женский скелет с этим, значит, усыпанным драгоценными каменьями набедренным поясом на изъеденных костях! Почему мужья так охотно надевали пояса целомудрия своим женам? Из одной ревности, думаете? Конечно, и это в расчет бралось. Но главным образом потому, что существовало древнее поверье, что прелюбодеяние жены может принести несчастье мужу. Он может быть убит на войне или на охоте. Поэтому, прежде чем идти на войну или на длительную охоту, мужья иногда силою «выколачивали» из своих жен признание в неверности и просили доброго духа простить им это прегрешение. Охотники на слонов в Восточной Африке до сих пор верят, что если жены изменят им, то слоны нападут на них и они погибнут. Если до такого охотника дойдет слух о плохом поведении жены, он немедленно прерывает охоту и возвращается домой не столько от ревности, сколько от убеждения, что будет растоптан слоном.

Но хоть по известной пословице, «бедность не порок», но далеко и не радость, поскольку даже грубые, железные пояса не каждый бедняк мог себе позволить приобрести для жены. И выход находили, прямо скажем, кощунственный, но ведь каждому хотелось охранить жену от соблазнов. Вот и выдумали: в женский половой орган вводились предметы, нелегко оттуда извлекаемые. Впрыскивались, например, кислоты, вызывающие длительные воспаления. Где уж такой женщине до любовных утех, если при малейшем прикосновении она, как резаная, от боли вопит что есть мочи. Но нам кажется, что такой муж-сатрап поступал весьма неразумно. Ведь он и сам долго не мог воспользоваться ласками жены и поступал, как та собака на сене: сама не ест и другим не дает. А привлекательной в половом отношении каждой женщине ох как хочется быть. От дикарей до современной красавицы. Так, женщины одного африканского племени до сих пор собирают черную кору дерева мудьи и чернят ею половые органы в убеждении, что этим завлекают мужчин. Не оттуда ли пошло совсем неправильное понятие, что чернота, символизирующая темноту и тайну, как нельзя больше способствует половой любви. И поэтому негритянки-проститутки гораздо больший успех имели у европейцев, чем свои, белые женщины. Неправильное это понятие опровергалось историческими фактами, когда рыжие Мессалины наводнили французские дворы разных там Людовиков, десятками насчитываемых.

Но возвратимся к нашей царице. Зевает, значит, она в своем тереме от скуки без мужского общества. И так ей тошно, так нудно, аж плакать впору. И в этом отношении черкешенка Мария, вторая жена Ивана Грозного, настроения многих русских цариц олицетворяла. А о ней автор так писал: «Тяжело ей дышится здесь! В затхлом, спертом воздухе царских теремов, где не цветами, не лесами пахнет, а ладаном несет да травами сухими. Давит ей голову высокий убор, кика жемчужная, дорогими каменьями унизанная. Жмет плечи душегрея парчовая, тяжел сарафан аксамитный, шумливый, богато расшитый кругом. Слишком грубы, даже порою жестоки ласки царя. Часто ему словно и глядеть противно на ее