- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (154) »
Долгорукова
Валентин Азерников ХРОНИКА ЛЮБВИ И СМЕРТИ
Если бы княжна Екатерина Долгорукова знала, к чему приведёт её «нет», сказанное в апреле 1865 года одному поклоннику, и «да», сказанное год спустя другому, если бы она могла предвидеть, что следствием её выбора станет перемена исторического пути России, может, тогда, испугавшись за её судьбу, она и поменяла бы местами эти слова. А может, и нет — ведь ей было тогда всего восемнадцать лет, а одним из двух поклонников был император Александр II. Вот хроника этих событий. О них мало кто знал тогда, немного знают и теперь: личная жизнь первого лица России во все времена считалась государственной тайной...
Автор
3 апреля 1865 года.[1] Санкт-Петербург. Дом князя Долгорукова на Бассейной.
Михаил Долгоруков рывком отворил дверь в комнату своей сестры и с порога произнёс чуть с придыханием: — Катя, свершилось! Просил твоей руки. Катя пожала плечами: — Ну и что? Подумаешь... — Что значит подумаешь? — возмутился Долгоруков. — Как это подумаешь? Ты год уже думаешь. Год он вокруг тебя ходит, ты его положительно обнадёживала, а теперь, когда всё готово благородно разрешиться, — подумаешь... — Но ты же сам говорил: он беден, не знатен, говорил ведь? — Ну и что, что говорил? Когда я говорил? Год назад, когда казалось, что от женихов отбоя не будет? А ты распугала их всех. Хорошо, хоть один удержался. — Не я их распугала, Миша, не я, ты сам это понимаешь, а наше положение. Они как узнавали, что за мной, кроме пенсиона, ничего нет... — Как нет? Как нет? А княжеский титул? А имя Долгоруковых? А твоя красота? Это ли не приданое. Да они просто болваны все, они ещё локти кусать себе будут, когда поймут, что упустили. — А когда они это поймут? — Скоро. Вот начнёшь блистать в свете... — Значит, Васеньке ты решил отказать? — Как? Почему? — Ты же говоришь — блистать. А у него блеску — только что от мундира, третий год, поди, носит. — Мундир — дело наживное. Если выхлопотать ему приличную должность... — Миша, не надо. Я разве не понимаю, что я тебе обуза... — Катя, полно... — Да понимаю вполне. И что ты для меня, для всех нас как родитель — всё понимаю. Но ты только потерпи ещё чуть-чуть, ладно? Я вот истинно чувствую, что-то должно случиться, что-то хорошее. Мне сон виделся нынче. Будто я вся в кружевах, в белых, и на берегу моря... И пенный прибой тоже как кружево... И облака лёгкие такие, пенистые, тоже кружевные... И рядом чайки парят... И я тоже, представляешь, раскидываю руки и чувствую, что вот-вот взлечу... — Катя замолчала, всматриваясь во что-то внутри себя. — И что? — не выдержал Долгоруков. Катя очнулась: — Дуняша кофей принесла. Всё испортила. — Кружева, говоришь? Надо бы у Сильвии справиться, что это значит? У неё сонник есть, итальянский, там все сны описаны. — Он погладил её по плечу. — Ну ладно, кружевная моя, так что Василию Александровичу скажем? — Что? Чтоб карьерой озаботился. — Знаешь, это ты ему сама скажи. Он вот велел передать тебе, что будет ждать твоего ответа завтра днём в Летнем саду, сказал, ты знаешь — где. Знаешь? — Да как не знать, коль он там меня совсем заморозил. Нет, чтобы в концерт пригласить или в театр, а он всё свежим воздухом угощает. Ладно, так уж и быть, пошлю Дуню с запиской. — Это неблагородно, Екатерина. Он же предложение тебе сделал. — Мне? Он тебе его сделал. — Фу, что за вздор ты несёшь. Опять на тебя нашло. Сходи, не убудет тебя. — Не пойду, холодно.
4 апреля 1865 года. Летний сад.
Катя с Дуняшей шли по аллее Летнего сада. Он был ещё в снегу. Они подошли к бюсту Афродиты. Катя осмотрелась. Может, они греться куда зашли? — предположила Дуняша. — Его счастье, что я уже решила отказать ему, не то теперь непременно передумала бы. Ладно, пошли, давай ещё круг сделаем, не мёрзнуть же тут. Они снова пошли по саду. На пересечении с боковой аллеей Катя остановилась, достала из кармана две конфеты, одну протянула Дуняше. — Спасибо, барышня, у меня зуб. — Дуняша приложила руку к щеке. Катя пожала плечами и, развернув конфету, собралась было положить её в рот, как вдруг услышала за спиной мужской голос: — Здравствуйте, милая княжна. Катя обернулась — перед ней стоял улыбающийся Александр II. Чуть поодаль переминался с ноги на ногу генерал-адъютант Тотлебен[2]. Катя, смутившись, уронила конфету в снег и присела в поклоне. — Ваше императорское величество... — Не помешаю столь сладкому времяпрепровождению? Я не знал, что вы сластёна, в следующий раз непременно захвачу конфеты. Вы часто гуляете здесь? — Нет, Ваше величество. То есть да, часто. — Катя заметно волновалась. — Что ж мы не встречались тут прежде? Как жаль, — он ласково смотрел на неё, она молчала. — Как вы поживаете после Смольного? Не скучаете? — Да, Ваше величество. То есть нет. — Сколько же мы не виделись? Полтора года почти. Вы ещё более похорошели. А как сестра ваша? Её Мария зовут, верно? — Да, Ваше величество. — Вот видите, помню. Впрочем, что же мы стоим тут. Давайте пройдёмся немного. — Александр взял Катю под руку и повёл в боковую аллею. Следуя за Александром, Катя обернулась и увидела своего жениха, который стоял поодаль, не смея приблизиться. Увидев, что она на него посмотрела, он заулыбался и поклонился ей. Александр тоже обернулся. — Это ваш знакомый? Катя чуть помедлила. — Нет, Ваше величество. — Он вам поклонился. — Разве мне? — Мне так не кланяются, — Александр чуть усмехнулся. — Расскажите мне о себе. Как вы живете после Смольного? Есть ли у вас жених? — Катя покачала головой. — Что так? — Катя пожала плечами. — Наши аристократы, верно, ослепли все. Надо издать указ об обязательном ношении очков всеми холостяками. — Он поглядел сбоку на Катю. — Надеюсь, вы не очень переживаете их близорукость, княжна Долгорукова? — Катя улыбнулась его шутке, но робко. — Не переживайте. Как только вы захотите выйти замуж, скажите мне — у вас не будет отбоя от женихов. Я ведь помню, что обещал вам найти достойного избранника, а я имею привычку исполнять все свои обещания. Хотя, не скрою, мне бы не хотелось, чтобы вы с этим спешили. Вам ведь всего... — Восемнадцать, — подсказала Катя. — Ну... Вы уж определённо
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (154) »