Сергей Кургинян Стругацкие лебеди

«ЗАВТРА». Уважаемый Сергей Ервандович! Темой нашего разговора будут братья Стругацкие. Вернее, их творчество — весьма заметный феномен отечественной культуры, охватывающий период с 60-х по 90-е годы прошлого века. Его пик популярности, похоже, пришелся на середину 80-х годов. Но и до того книги Стругацких выходили миллионными тиражами, по ним ставились спектакли, снимались и шли в широком прокате фильмы. У Стругацких сформировалась не просто настоящая армия поклонников — воспитанные на их творчестве люди во многом стали движущей силой тех изменений, которые произошли в нашем обществе. В кругах отечественных «реформаторов» Стругацкие обладали и обладают гигантским авторитетом. Достаточно упомянуть, например, известную цитату из Чубайса: «Егор Гайдар как-то позвонил мне и говорит: «Ты думал, что из себя представляет мир Стругацких? Ты вспомни их роман „Трудно быть богом“. А ведь это и есть либеральная империя, когда приходишь куда-то с миссией и несешь с собой нечто, основанное на свободе, на правах человека, на частной собственности и предприимчивости, на ответственности. Бремя правого человека». Или такой знаковый факт, как женитьба самого Егора Гайдара на дочери Аркадия Стругацкого Марии. Или название нашумевшего в своё время доклада ИНСОР «Россия. Полдень. XXI век»… Таких «фактиков» очень много, и есть ощущение, что они где-то, на каком-то уровне очень жестко соединены между собой.

Вы тоже обращались к их творчеству — в качестве театрального режиссера. Как вам видится феномен Стругацких, его возникновение, развитие и та роль, которую он сыграл в отечественной истории последних десятилетий?

Сергей КУРГИНЯН.Прежде чем отвечать на ваш вопрос, я считаю необходимым зафиксировать один очень важный момент.

Есть люди, для которых научная фантастика значит очень многое. Есть поклонники научной фантастики, которые детально знают её, интерпретируют и даже развивают, есть целые клубы любителей фантастики. Я их очень ценю и уважаю. Но как бы много их ни было, и как бы далеко они ни заходили в своих изысках и поисках, отправной точкой того, что они делают и думают, их ключевыми словами, будут цитаты: «и тогда дон Румата…», «дон Рэба, орёл наш…» и так далее. Им это нравится, они это любят, для них всё это очень вкусно.

Я не могу любить такой функционал. Я не очень хорошо знаю нашу научно-фантастическую литературу, но в эстетическом смысле она для меня делится на очень плохую и просто плохую. Очень плохо писал Ефремов и просто плохо писали Стругацкие. Я не могу восхищаться тем, как это сделано. Это — не моё. Я воспитан на другой литературе. Я воспитан на Томасе Манне, Уильяме Фолкнере, высокой русской и западной классике. Я — не из технократической семьи. Все мои корни, все мои личные коды — всё связано с гуманитарными науками: с филологией и литературой, поскольку это мать; и с историей, поскольку это отец. Я в этом гуманитарном котле варился и варюсь до сих пор. Моё формальное образование здесь не играет главной роли, оно вторично. Я могу от этой точки двигаться к Борхесу, или — уже с трудом — к Честертону. Но я не могу от неё двигаться в сторону братьев Стругацких. Такой путь для меня попросту закрыт. Это так и никогда не будет иначе. Можно считать это достоинством или изъяном, но к подобного рода литературе я отношусь с некоторым высокомерием. Это не значит, что я с таким же высокомерием отношусь к тем, кто её любит, кто не мыслит своей жизни, своего существования без неё. В этом смысле, как говорила моя дочь, когда была совсем маленькой, моей маме, своей бабушке, в ответ на уговоры любить собак: «Давай ты будешь любить собаков, а я кошков».

«ЗАВТРА». Иными словами, «сегодня ты играешь джаз, а завтра Родину продашь!» — это не ваша позиция?

С.К.Конечно, нет. Просто отсутствие литературных достоинств у братьев Стругацких для меня — неотъемлемая часть характеристики их творчества. Вот полупроводник. В нём есть электроны, а есть «дырки». «Дырки» — тоже нечто, и нечто, весьма важное с функциональной точки зрения. Поэтому факт наличия литературной «дырки» у Стругацких я должен был зафиксировать, чтобы двигаться дальше. Заранее прошу прощения у тех, кто считает иначе — я не собираюсь с ними дискутировать или их переубеждать.

Итак, для меня творчество братьев Стругацких — это не литературное, а социальное явление. И социальное явление огромное, совершенно не соответствующее мизерной литературной составляющей его. Моя оценка этого явления исходит из представлений о том, где было наше спасение, и где — наша погибель. Говоря «наше», я говорю, конечно, о советской цивилизации.

Внутри Советского Союза сформировались очень дорогие для меня внутренне ценности и группы, которые я называю постиндустриальными или Сверх-Модерном. В основном, конечно, это технократические, научные и другие социальные пласты, в силу абсолютизации марксизма очень отчужденные от мирового гуманитарного контекста, но очень продвинутые и состоятельные в тех проблемах, решением которых они занимались. Для меня это был несомненный актив, «золотой фонд» советского общества по состоянию, скажем, на 1985 год. Я себя к этому активу относил и его рупором в некотором отношении являлся, поскольку мой театр тогда был суперпопулярен именно в этих слоях, которые мы поднимали на революцию.

«ЗАВТРА». Вы тогда были революционером?

С.К.Да, мы хотели революции в СССР. Мы понимали, что только она может спасти советскую цивилизацию, которая должна перейти в постиндустриальный этап. Для этого нужно было очень мощное доразвитие коммунистической идеологии. И если бы мы в этом преуспели и повели за собой советский технократический актив — я уверен, мы бы жили сегодня в стране «номер один» по всем показателям: экономическим, социальным, культурным. Америка и Китай, как сейчас говорят, курили бы в сторонке.

Но для этого нужен был прорыв, возможный только в условиях революции. Революция могла быть «сверху» или «снизу» — это неважно. Либо этот актив должен был возглавлять массы и вести их на прорыв, либо его должна была подержать некая часть властной советской элиты, на что мы и рассчитывали.

«ЗАВТРА». А что вы хотели уничтожить, устранить в ходе этого прорыва, этой революции?

С.К.Здесь у меня есть несогласие с теми, кто говорит о Советском Союзе исключительно в ностальгическом ключе. Речь шла о ликвидации тех застойных явлений, которые стали нетерпимыми уже к середине 80-х годов, но под «демократической» вывеской приобрели просто катастрофический характер. Всей этой системы полусонных управленцев,