возрасте?

Еще помню примечательный случай.

Как-то отцу пришлось заполнять дома какую-то дотошную анкету. В то время все заполняли много анкет. Над вопросом о службе в армии он задумался, потом обратился за советом к матери:

— А как же заполнять службу в 23-й дивизии? (Много позже я уточнил, что он был писарем в штабе дивизии...)

— А напиши просто, что служил в красных частях, и все, — беспечно сказала мама.

И на это по младости я тоже не обратил, конечно, внимания.

Году в 1937-м ваша семья переехала жить в станицу Кумылженскую. И там однажды один чрезмерно любопытный сосед в удобный момент обратился ко мне с вопросом:

— А про Миронова отец что рассказывал?

Я не был подготовлен к сути вопроса и в силу своей обычной разговорчивости мог выложить что угодно; к счастью, отец мой об этом никогда ничего не говорил...

— Про Миронова? — удивился я, — Кто такой?

— A-а... Ну и ладно, — переменил разговор чрезмерно любопытный дядя, как бы смутившись своего любопытства.

И я, конечно, позабыл снова этот, ничего не значивший для меня случай. Не придал, да и не мог придать ему какого-либо значения.

...Во время войны работал я, как многие знают, на стройках в Коми АССР. Изведал долю разнорабочего «на подхвате», выдвинулся в конце концов в десятники каменного карьере, потом стал старшим нормировщиком ТНБ (та рифно-нормировочного бюро) на большом деревообрабатывающем предприятия «Ветлосян» близ Ухты. Мы делали лыжи для фронта, по 500 пар в смену. По условиям военного времени, затруднений с продовольствием, и в особенности с овощами, решено было открыть при заводе подсобное хозяйство. И летом, в порядке производственной мобилизации, пришлось мне косить сено в сборной бригаде, быть вроде помощника у бригадире Артамона Филипповича Миронова.

Жили мы все лето в палатках в шалашах близ речушки Пожни, косили и стоговали сено. Мужик он был справедливым. и как мне показалось при моих двадцати годах, пожилой— ему было лет тридцать пять. При этом он был на удивление молчалив и хмур.

Как-то я опросил косарей (из «полублатных», которые все и всегда знали), что, мол, за человек этот Миронов и почему такой хмурый, чем обижен?

— А бог его знает, — сказали у костра. — Говорят, стеклодув, из-под Брянска... Может, больной? Сын какого-то командарма...

Сказано было без обиды и насмешки, поскольку бригадир был у нас уже в авторитете.

Как-то я выбрал время — один на один — и спросил его:

— Верно ребята толкуют, что у вас отец был командарм?

— Верно, — ответил односложно бригадир.

— Какой же армии?

— Конной...

— Но там же был Буденный?! — удивился я.

— Была и вторая, — сказал он.

Его что-то удерживало от объяснений. Он посмотрел на меня, как на пустое место, и пошел отмерять рогатой саженью новые улеши травостоя над болотом.

...Прошло лето 1943 года на покосе, забылись встречи и разговоры, все выветрилось из памяти. Как забылось голодное время 1933 года, суслики, Ванька Булах, вопрос дотошного соседа в станице, желающего как-то «зацепить» моего отца вопросом...

Мы разъехались с Севера, прошло много лет. И однажды я спросил у отца, уже престарелого, почему он ничего не рассказывает о своем прошлом, гражданской войне...

— О чем там рассказывать! — как-то скептически махнул он рукой.

Ну хотя бы о Буденном! (Последние два года в гражданской отец был при штабе 1-й Конвой, писарем штабного эскадрона.) Такой командир вас водил, прославленный!

Отец сказал хмуро:

— Что ж, Буденный — тоже командарм... Были, видишь, у него хорошие штабисты: сначала военспец Щелоков, потом начальник полевого штаба наш есаул Зотов, — вот они-то и делали военное дело. А Буденный был больше фигурой политической, как я понимаю. Да и очень ему повезло и с этой стороны, был при нем близкий человек — Климент Ефремович! Повезло...

Вот так раз! А я считал себя образованным в части понимания гражданской войны, и «Тихий Дон» прочел не однажды!

А отец с той же грустью добавил:

— Если уж говорить о красной коннице, то был всем командирам командир — Филипп Кузьмич Миронов! Наш герой! Белые, бывало, за сорок верст либо врассыпную от него разбегались, либо повинно сдавались в плен... Да. И не только этим он прославился. Любил еще человек правду, умел и честь свою беречь. С Лениным встречался и переписывался. И люди простые в нем души не чаяли.

Загрустил и не стал больше рассказывать.

И снова — на годы! — оборвалась заветная нить.

Время шло, стирало заметы памяти, отец скоро умер... Странно, я никак не связал этот разговор 1957 года, в канун 40-летяя Октября, с далеким 1943-м, с бригадой А. Ф. Миронова, в которой я работал. Все это было до времени мелкой прозой жизни, как бы не стоившей внимания... Да и прошло так много лет, так много событий: конец войны. Победа, переезд на новое место жительства, попытки писательства, какие-то минутные «успехи» на новом поприще и, наконец, женитьба, рождение детей — да мало ли... Но главным «затмением ума» в этом смысле было то, что я считал тему гражданской воины давно открытым материком, отчасти недоступным, а отчасти и ненужным мне в творческом плане.

Все забылось снова, даже последний разговор с отцом. Мало ли было в нашей истории полузабытых командармов и даже маршалов?..

И вот появилась статья журналиста В. Гольцева в «Неделе» за 3 июня 1961 года «Командарм Миронов», потом книжка Ю. Трифонова «Отблеск костра», в которой, хоти и мимоходом, но очень высоко оценивалась личность командарма 2-й Конной. Главное же для меня было в том, что через Миронова открывался какой-то новый и более широкий взгляд на гражданскую войну на Дону и Кубани, на казачество в целом и его историю. Это было ново и страшно важно для меня.

Миронов, как личность и как персонаж литературы, властно позвал к себе. (После выяснилось, что многие писатели, как Ю. Трифонов, и многие литераторы-любители взялись соревноваться за право рассказать о Миронове и его времени...)

Но как собрать возможно полный материал?

Клубок событий и биографических подробностей начал разматываться через старых конников, ветеранов, которые добились реабилитации оклеветанного еще в 1921 году командарма. Одни из них, старый учитель из Волгограда, лектор обкома КПСС И. Ф. Васильев, снабдил меня десятком книг, из которых — зачастую косвенно, между строк — проглядывала затушеванная ком-то личность Миронова. Он же передал мне и новую, только что выпущенную Воениздатом книгу В. Душенькина «Вторая конная». Пенсионер П. Р. Дорин из станицы Кумылженской передел мне сборник документов Волгоградского издательства «1905-й год в Царицыне», где приводились подлинные документы о революционной деятельности Ф. К. Миронова в период первой русской революция...

Собрать материал для этой