Литвек - электронная библиотека >> Константин Большаков и др. >> Поэзия >> Из батареи сердца >> страница 3
Лишь думы последними, шалыми
Жалами колоть ухитряются.
Что будет? Смерть ли разбудит
Небытием
Или вина загадочного вина лихорадочного
    Еще попьем??

Вы умерли

Вы умерли. Когда его душа,
Без берегов, как лебедь в океане,
Взрезала облака таинственных исканий,
То буйствуя, а то едва дыша,
Где были вы? Холодною скалою,
Величественной строгой и немой,
Вы звали вниз горячий голос мой,
К житейскому, земному аналою.
И лебедь был готов смирить зигзаги крыл,
Покорствуя безстрастным струнам зова,
Но через силу взмах и лебедь снова, снова
Алмазам солнца грудь свою открыл.
Вы умерли. И если розой смерти
Спадет на мрамор кровь разбитой головы,
Вы – многодумная, вы, девушка, поверьте:
Не лебедь умер… нет… не он, а вы.

Вадиму в дыму веков

Не жжет огонь, огонь не палит,
Междупланетные мосты
Забыли о гнедой опале
Седоволосой простоты.
«Громокипящий» кубок выпит,
Динам машиною визжа,
По телу престарелой выпи
Гуляла смелая вожжа.
Ты уловил круговращенье
Надзвездных звеньев вен, звени
Стеклом по стали возвращенья,
Хлыстом по черепу свиньи.
Тяжеловесный спутник рядом,
Окованный семьей кольчуг:
То я с разгневанным отрядом
С тобою с небом в бой лечу.

Мария Калмыкова

Выкидыши литературы

Танк футуризма раздавил муравейник старой литературы. Мокрое место осталось от всех направлений. Вспрыгнувшая молодая Россия твердо стала на гранитную площадь, вымощенную футуристами. Титаны железного слова гигантскими взмахами раскидали зажигательные факелы в горючие дебри молодых умов, и мировое небо затягивается облаками космической поэзии. Огромной рукой мускулистой молодежи навеки замурован склеп, где покоится смрадный труп разложившейся литературы. Ни червяк, выползающий из щели склепа, ни моль, зажатая в фалды нового сюртука, не воскресят любви к муравьиной поэзии, сложной и ненужной, как паутина. Ни бледные символисты, ни пресные акмеисты не поднимут больше головы. Но всякая шкура имеет своих паразитов.

На шкуре футуризма закишели имажинисты, презентисты, оппортюнисты. Одни путаются в тенетах аллитераций и модуляций, другие потрошат в микроскопе рифму, третьи всячески выворачиваются наизнанку. Все эти выкидыши литературы, безхлыстые таланты и безыдейные словесные хулиганы выплевывают новые лозунги, вопят о несуществующих открытиях и засыпают общественное мнение червонцами футуристических образов. Все эти импотенты слова – мутная пена с котла футуризма. От всей шайки пахнет кроватью и конюшней.

Карболки и огня!

Циклон футуризма захватил все области человеческого мышления и мощным неводом выгреб все драгоценности из океана возможности и исчерпал всю потребность в революции слова. Дальнейшая революция ведет в лабиринт «непонятного» и грозит замуровать в нем идеи века.

Легкомысленные и безответственные литературные попугаи за искусство принимают только форму и роются тупыми носами в словесном мусоре. Но искусство – не форма, а идея в соответствующей форме. Титаны духа, мощным взмахом созидающие целые Вавилоны искусства и несущие на своих плечах огромные вьюки идей, учитывают монументальность этой великой гармонии и жестом великих маэстро дирижируют оркестром человеческого духа.

Уставшая от событий Россия ищет отдыха: лезет в цирк, читает Аверченку и слушает имажинистов.

Но делу – время, а потехе – час.

Прошел час – зритель сплюнул и ушел, а цирк остался пустовать.

Крик мирового футуризма создал атмосферу вокруг земли и это огромное явление только еще разворачивается. Надоевший ярлык «футуризма» сорван и заменен «гениальностью». Из горла рычащего века клубится горячая лава огромной поэзии. «Нам не нужна кустарная красота деревянных расписных поэзий! Мы завалим мир глыбами необработанного золота! Мы закидаем грудь земли гранитами нелепых, но потрясающих истин, из которых Грядущий Человек вытешет себе нового Бога».

Идеи Космизма вековым куполом повисли над землей. Из пасти гудящего купола оглушительно падают на землю глыба за глыбой: «Сто пятьдесят миллионов», «Вселенная на плахе», «Собачество», а рядом раздается писк имажиниста:

– «А мне бы какую-нибудь Олечку
Да десятка два папирос!».