собирались нас убить. Они собирались убить не нас, а только котят. А я этого не хотел. Понимаешь? Скажи это остальным, ладно?

Он кивнул — да. Мы держались за руки до самого Бордо. Я выпустил его руку только тогда, когда машина остановилась у подъезда больницы.

— Скажи братьям, ладно?

Я дождался, чтобы все ушли, и вылез из своего укрытия. Я шел пустыми коридорами, открывал дверь за дверью. И вышел на городскую улицу. Было безлюдно и холодно. Я накинул на плечи одеяло, которое взял в машине «скорой помощи», коричневое одеяло, ставшее мне плащом.

XVIII Рассказывает Жан Мартиньер, шестьдесят лет, помощник капитана

Глядь — на палубе ребенок, совсем маленький. Сидит по-турецки, завернувшись в коричневое одеяло. В то утро мы вышли из морского порта города Бордо с грузом зерна в трюме. Потому что у меня судно грузовое, не пассажирское.

— Ты что это тут делаешь, а? — спрашиваю.

А он, ребенок этот, даже не вздрогнул. Оглянулся на меня через плечо и улыбнулся до того чудесной улыбкой, что и сказать не могу. От такой улыбки сразу забудешь сердиться, можете мне поверить. Я сам дедушка и перед таким вот малышом сразу таю, и он может вертеть мной, как захочет.

— Ты что, язык проглотил? Куда ехать-то собрался? Где ты прятался?

Не отвечает. Только улыбается. Странно это было. Мне вдруг подумалось, что этот ребенок не из реальной жизни, а из какой-то сказки. И что мне позволено войти в эту сказку хотя бы на время. Что он готов меня туда принять. Если, конечно, я перестану задавать глупые вопросы.

Тихонечко, чтоб не спугнуть волшебство, я примостился рядом с ним. Было на удивление тепло для середины ноября. А над нами небо, огромное-преогромное… Судно шло полным ходом.

Прямо на запад.

Конец