может жить только на свою пенсию и на проценты. Так и сказал: жить на проценты. Как рантье!
Несколько лет его не было видно. Изредка, раза два в год, к нам заезжал Майк и рассказывал, что дядя Семен живет неплохо, что у него свой домик, сад и никаких обязанностей. Процентов ему на жизнь хватает.
Я вспоминал цену этих процентов, и мне становилось тошно.
Радовало меня только то, что он далеко, что я его, наверно, никогда больше не увижу и мне не придется сдерживать обещание, данное тете Оле.
Но в последнее время он вдруг стал появляться в Москве.
Часто. И с женой. По-прежнему молодой, по-прежнему красивой. Но уже издерганной и злой.
Когда я вижу их вместе, мне кажется, что они ненавидят друг друга. Я догадываюсь, почему это. Она ждет и злится, что ждать приходится долго, что годы уходят.
А он понимает, чего она ждет.
Мне не жалко их. Я только не понимаю, зачем они так часто приезжают в Москву, зачем дядя Семен каждый раз ездит в Малаховку, смотрит на свой дом и ходит на кладбище.
Светка говорит, что это бывает, что преступника часто тянет на то место, где он совершил преступление.
Она тоже не любит их и тоже, как и я, старается уйти из дома, когда они приходят в гости. И, кажется, все наши родные стараются это делать.
Дядя Семен, конечно, видит это. Он, конечно, все понимает.
Но почему-то ходит и ходит в гости, как бы стараясь вымолить себе прощение. Кто же может простить его, если не мы?..
Совсем недавно я случайно попал в Молочный переулок.
Там сейчас все чистенько, заасфальтировано. Домик, в котором когда-то жил дядя Семен, все еще стоит.
Его обшили тесом, покрасили, и он кажется новеньким и веселым. В его заросшем густой зеленью дворе играют дети. Конечно, я наверняка ошибся, но почему-то мне показалось, что две девочки, которые играли в этом дворе, были удивительно похожи на школьницу Киру и крошечную пианистку из детского садика — Аллочку Жук…