составом, сможет уничтожить весь мир! Дерево, металл, камень, кирпич — все, решительно все исчезнет под воздействием такого химического оружия, оставив после себя не больше, чем осталось от нашего подопытного кролика, обратившегося в горстку тончайшего белого пепла!

Я бросил взгляд на мисс Парди. Лицо у нее было белое, как ее рабочий фартук.

Ван Алистер пересыпал то, что осталось от кролика, в бутылочку и аккуратно прикрепил к ней этикетку. Признаться, меня самого била нервная дрожь ко времени, когда он отпустил нас и мы удалились, оставив его одного за плотно закрытыми дверями кабинета.

Как только мы вышли оттуда, нервы у мисс Парди окончательно сдали. Она пошатнулась и наверняка упала бы, если бы я ее не подхватил. Едва ее мягкое расслабленное тело оказалось в моих руках, я не выдержал и, отбросив всякое благоразумие, крепко прижал девушку к груди. Я запечатлевал на ее прелестных алых устах поцелуй за поцелуем, пока она не открыла глаза, в которых сиял свет любви. После бесконечно долгой минуты блаженства мы спустились с небес на землю, осознав, что лаборатория совсем не то место, где можно изливать свои чувства. Ван Алистер в любой момент мог выйти из кабинета, а если бы он, в нынешнем своем душевном состоянии, застал нас в объятиях друг друга — даже представить страшно, что могло бы произойти.

Оставшуюся часть дня я провел как во сне. До сих пор не понимаю, как мне вообще удалось справиться хоть с какими-то делами. Я автоматически выполнял порученные мне задания, обратившись в подобие хорошо отлаженного механизма, а мысли мои витали далеко-далеко, в царстве сладостных грез.

Марджори до конца дня занималась своими секретарскими обязанностями, и я постоянно поглядывал на нее, спеша поскорее управиться с работой.

Той ночью мы предались восторгам вновь обретенного счастья. Эту ночь я буду помнить до конца своей жизни, Прэг! Никогда прежде я не испытывал такой безумной радости, как в тот момент, когда Марджори Парди согласилась стать моей женой.

Вчера был еще один день ничем не омраченного блаженства. Мы с моей возлюбленной работали бок о бок до самого вечера, а потом наступила еще одна ночь любви. Если ты никогда не любил единственную и неповторимую женщину, Прэг, тебе не понять тот неистовый восторг, что заполняет душу при одной мысли о ней! И Марджори возвращала любовь сторицей. Она вся, без остатка, принадлежала мне.

Сегодня около полудня мне понадобились кое-какие реактивы для завершения опыта, и я вышел в аптеку. По возвращении я не застал Марджори в лаборатории и не нашел на обычном месте ее пальто и шляпу. Профессор с позавчерашнего дня безвылазно сидел в своем кабинете за запертыми дверями.

Я справился у слуг, но никто из них не видел, чтобы мисс Парди выходила из дома, и она не просила ничего передать мне.

С течением времени я нервничал все сильнее, и вскоре просто с ума сходил от тревоги. Уже наступил вечер, а моя милая девочка так и не объявилась. Напрочь забыв о работе, я расхаживал по своей комнате, точно тигр в клетке. При каждом звонке телефона или дверного колокольчика угасающая надежда получить весточку от нее вспыхивала в моем сердце с новой силой, но всякий раз меня ждало разочарование. Каждая минута казалась мне часом, а каждый час — вечностью.

О господи, Прэг! Ты не представляешь, как я страдал! С головокружительных высот любви я низвергался в самые темные пучины отчаяния. В моем воображении рисовались разного рода несчастья, которые могли приключиться с Марджори. Однако я по-прежнему оставался в мучительной неизвестности.

Мне казалось, я прожил целую жизнь, но стрелки моих часов показывали только половину восьмого, когда лакей доложил мне, что хозяин вызывает меня в лабораторию.

Мне было совершенно не до экспериментов, но, пока я жил в доме ван Алистера, он был вправе требовать от меня повиновения.

Профессор сидел в своем рабочем кабинете, за приоткрытой дверью. Он велел мне затворить дверь лаборатории и пройти к нему. Я пребывал в столь взвинченном состоянии, что явившаяся моему взору картина — вплоть до мельчайших деталей — запечатлелась в моем сознании с фотографической точностью. В центре помещения, на столе с мраморной столешницей, стоял стеклянный ящик, по форме и размерам похожий на гроб. Он был почти до краев наполнен той самой бесцветной жидкостью, которую я двумя днями ранее видел в маленькой бутылке.

Слева, на табурете со стеклянной крышкой, стояла стеклянная банка со свеженаклеенным ярлыком. Я невольно содрогнулся, когда осознал, что она наполнена тонким белым пеплом. А потом я увидел нечто такое, отчего у меня едва не остановилось сердце!

На кресле в дальнем углу комнаты лежали пальто и шляпа девушки, которая вверила мне свою жизнь, — девушки, которую я поклялся любить и оберегать до скончания дней!

Я оцепенел, невыразимый ужас захлестнул мою душу, когда страшная догадка полыхнула в мозгу. Объяснение могло быть только одно: в банке находился пепел Марджори Парди!

На несколько долгих, ужасных мгновений весь мир словно застыл, а потом я впал в безумие — в дикое, неистовое безумие!

Следующее, что я помню, — мы с профессором сцепились в яростной схватке. Несмотря на преклонный возраст, он почти не уступал мне в силе, а хладнокровное самообладание давало ему известное преимущество надо мной.

Все ближе и ближе оттеснял он меня к стеклянному гробу. Еще несколько секунд — и мой пепел смешается с пеплом девушки, которую я любил! Я наткнулся на табурет и одной рукой судорожно вцепился в банку с пеплом. Последним сверхчеловеческим усилием я вскинул банку высоко над головой и нанес противнику сокрушительный удар по темени! Хватка его разжалась, и он рухнул на пол без чувств.

Повинуясь слепому порыву, я поднял недвижное тело профессора и осторожно — чтобы ни капли жидкости не выплеснулось на пол — опустил в ящик смерти!

Мгновение спустя все было кончено. И тело ван Алистера, и губительная жидкость бесследно исчезли — и в стеклянном гробу осталась лишь россыпь тонкого белого пепла!

Пока я стоял, оцепенело глядя на дело своих рук, припадок безумия миновал, и я оказался лицом к лицу с простым и непреложным фактом: я убил человека. Мной овладело неестественное спокойствие. Я знал: против меня нет ни единой улики, если не считать того обстоятельства, что я последний виделся с профессором наедине. Ведь от него ничего не осталось, кроме пригоршни пепла!

Я надел пальто и шляпу, сказал дворецкому, что профессор велел не беспокоить его и что я ухожу на весь вечер. Едва я вышел за порог, самообладание покинуло меня. Не помню, куда я направился, — помню только, что бесцельно