Современная португальская повесть

Предисловие: От мглы к свету

Перед нами пять выдающихся имен, по-разному сложившихся творческих судеб, пять несхожих художественных почерков — и все же, даже при поверхностном чтении, четко вырисовывается единое «лицо» книги. Словно невидимые нити связывают эти пять повестей, которые как будто продолжают друг друга, дополняют каждая своими штрихами единый портрет — портрет своей страны и ее мужественного народа. Трагическая судьба Португалии, познавшей полувековой гнет фашизма, не могла не определить выбор общего настроения повестей. Если читать их в порядке расположения в книге, создается ощущение, что, долго проблуждав во тьме, неожиданно выходишь к ослепительному свету. Это не удивительно: первые три произведения были написаны в годы фашизма, четвертое закончено в разгар революции, а последнее — в 1976 году. Поэтому ключевым для пяти произведений и является образ «мглы», рассеивающейся наконец в финале повестей У. Тавареса Родригеса и Ж. Гомеса Феррейры.

Португалия, 40-е — 70-е годы. Времена Салазара и Каэтано, преследований и цензуры, доносов и переполненных тюрем. Эпоха фашистской диктатуры и студенческих волнений, рабочих забастовок, выступлений в военных кругах. Времена подавления свободомыслия и одновременно — растущего протеста. Он зреет во всех сферах жизни страны. И особенно — в литературе, которая здесь всегда шла в первых рядах сопротивления.

Конечно, были писатели (и среди них немало действительно талантливых), в трагическом мироощущении которых «ночь» над Португалией ассоциировалась с «ночью» надо всем современным миром, в котором упадок и разложение представлялись закономерной и неизбежной судьбой всего человечества, а одиночество человека во враждебном ему мире-хаосе — неизбывным. Недоверие к разуму, отказ от познания мира объясняют их переход на позиции крайнего субъективизма, заставляют замкнуться в рамках исследования индивидуального сознания, почти всегда болезненно смятенного, зараженного тотальным нигилизмом, либо вступить на путь формального экспериментаторства — ломки языка и образов, в конечном счете отражающей ту же действительность, но такой, какой она представляется их отчаянно пессимистическому взгляду — изломанной и абсурдной.

В противовес этой тенденции уже в конце 20-х годов складывается лагерь писателей, продолжающих прочную традицию критического реализма, заложенную мастерами старшего поколения — Ж.-М. Эса де Кейрошем (1843–1900) и его последователями. Новое поколение писателей, получивших название «неореалистов», вскоре заявит о принципах своего творчества. В предисловии к одному из своих первых романов один из зачинателей неореализма, виднейший португальский писатель Фернандо Намора четко формулирует программу нового течения: покончить с «салонным» романом, с сюжетами из светской жизни, с «миром пресыщенной красоты и сентиментальных горестей», вывести на страницы книг «низы» общества. Теперь, утверждает Намора, настало время сосредоточить внимание не на «местном колорите» — живописных обычаях и верно подмеченных особенностях речи, а на социальном бытии бедняков.

Подчеркивая общественную миссию литературы, Ф. Намора и Алвес Редол, Мануэл да Фонсека и Карлос де Оливейра, Ромеу Коррейа и Соэйро Перейра Гомес отказываются от творчества, которое Намора охарактеризовал как «изысканное времяпрепровождение, лишенное чувства ответственности». Поэтому многим произведениям неореалистов присуща публицистичность, «обнаженность» идейных установок.

Неореалисты писали, по словам Наморы, не следуя какому-то раз и навсегда установленному «рецепту», а исходя из общности мировоззрения; их роднил острокритический взгляд на современную португальскую действительность и гуманистические идеалы. Это было, продолжает Намора, «братство» антифашистов, многие из которых познали трудности подпольной борьбы, ужасы тюрем и пыток. Поэтому в русле единого течения, при общей идейной направленности, рождаются произведения, жанровое и стилевое богатство которых позволяет говорить о разнообразии и продуктивности португальского неореализма.

Творческий диапазон писателей, представленных в этой книге, необычайно широк. Мануэл да Фонсека, Карлос де Оливейра и Жозе Гомес Феррейра не только выдающиеся прозаики, но и крупные поэты, Урбано Таварес Родригес — не только романист, но и литературный критик, Жозе Кардозо Пирес — известный журналист, а кроме того, он, как и Карлос де Оливейра, имеет опыт работы в кино. Такая «многоликая» творческая биография не может не сказаться на своеобразии их писательской манеры, не сделать ее ярче, многограннее.

М. да Фонсека и К. де Оливейра оба принадлежат к старшему поколению неореалистов, но и в рамках одного поколения уже сказываются определенные различия. Если первый из них стремится к предельной объективизации изображения, намеренно избегает авторских оценок, отводит себе в повествовании роль кинокамеры, то второй сводит дистанцию между автором и персонажами к нулю, мастерски достигая полного перевоплощения. Но каким бы путем ни шли эти два писателя, на первом плане у обоих оказывается социальная драма — будь то в остраненно-событийном или узкопсихологическом ее аспекте.

Ж. Кардозо Пирес принадлежит к числу более молодых писателей, сформировавшихся на основе опыта неореалистов, но вобравших в своем творчестве элементы самых разных художественных систем XX века — от Фолкнера до Онетти, от Хемингуэя до Натали Саррот. «В чистом виде» неореалистом не назовешь и У. Тавареса Родригеса, испытавшего значительное влияние экзистенциалистской литературы. Однако, отбирая из художественной практики своих учителей созвучные личным творческим поискам мотивы, португальские писатели подвергают их трансформации (речь идет не о заимствовании, а о переосмыслении), чтобы полнее и адекватнее выразить то, что их больше всего интересует — португальскую действительность.

Что касается Ж. Гомеса Феррейры, то к прозе он обратился сравнительно недавно. Объясняя в своей книге «Необходимая революция» (1975) закономерность этого перехода, он писал: «Я разочаровался в поэзии, когда понял, что она — из тех птиц, что громче и звонче поют в темной клетке». Иными словами, после победы революции возникла настоятельная необходимость выработать новый, синтетический жанр (для этого больше подходила проза), который соответствовал бы стремлению писателей запечатлеть во всем объеме, со всеми оттенками те