выбрать какой-нибудь возвышенный пункт, чтобы сигнал, данный с него, увидели бы во всех кварталах Парижа.
— Хотите, я предупрежу викария церкви святого Иакова? Он проведет вас в одну из комнат башни, — предложил кюре.
— Отлично, — сказал нищий.
— Итак, — произнес коадъютор, — сегодня в десять часов вечера, и, если я останусь вами доволен, вы получите второй мешок с пятьюстами пистолей.
Глаза нищего засверкали от жадности, которую он постарался скрыть.
— Сегодня вечером, сударь, — отвечал он, — все будет готово.
Он отнес свой стул в церковь, поставил рядом с ним ведро, положил кропило, окропил себя святой водой из каменной чаши, словно не доверяя той, что была у него в ведре, и вышел из церкви.
— Я решился давно, — отвечал Гонди. — Хорошо. Не будем тратить слов. Вы сказали, и я вам верю. Итак, мы устроим Мазарини бал. — Да… я надеюсь. — А когда начнутся танцы? — Приглашения разосланы на эту ночь, — сказал коадъютор, — но скрипки заиграют только завтра утром. — Вы можете рассчитывать на меня и на пятьдесят солдат, которых мне обещал шевалье д’Юмьер на случай, если они понадобятся. — Пятьдесят солдат! — Да. Он набирает рекрутов и одолжил мне их; на тот случай, если по окончании праздника среди них окажется нехватка, я обязался поставить недостающее количество. — Отлично, дорогой Рошфор; но это еще не все. — Что же еще? — спросил Рошфор, улыбаясь. — Куда вы дели герцога Бофора? — Он в Вандоме и ждет от меня письма, чтобы возвратиться в Париж. — Напишите ему, что уже можно. — Значит, вы уверены, что все пойдет хорошо? — Да, но пусть он спешит, ибо, как только парижане взбунтуются, у нас явятся, вместо одного, десять принцев, которые пожелают стать во главе движения. Если он опоздает, место может оказаться занятым. — Могу я говорить от вашего имени? — Да. Конечно. — Могу я ему сказать, чтобы он на вас рассчитывал? — Несомненно. — И вы передадите ему полную власть? — Да, в делах военных, что же касается политики… — Все знают, что он в ней не силен. — Пусть он предоставит мне самому добиваться кардинальской шляпы. — Вам ее хочется иметь? — Раз я уже вынужден носить шляпу, фасон которой мне не к лицу, — сказал Гонди, — то я желаю, по крайней мере, чтобы она была красная. — О вкусах и цветах не спорят, — произнес Рошфор со смехом. — Ручаюсь вам за его согласие. — Вы напишете ему сегодня вечером? — Да, но я лучше пошлю гонца. — Через сколько дней он может явиться? — Через пять. — Пусть явится. Он найдет большие перемены. — Желал бы я этого. — Ручаюсь
ГЛАВА 2 Башня св. Иакова
До шести часов коадъютор побывал везде, где ему надо было, и возвратился в архиепископский дворец. Ровно в шесть ему доложили о кюре прихода Сен-Мерри. — Просите, — сказал коадъютор. Вошел кюре в сопровождении Планше. — Монсеньер, — сказал кюре, — вот тот, о ком я имел честь говорить вам. Планше поклонился с видом человека, привыкшего бывать в хороших домах. — Вы хотите послужить делу народа? — спросил его Гоцли. — О, конечно, — отвечал Планше, — я фрондер в душе. Монсеньер не знает, что я уже приговорен к повешению. — За что? — Я отбил у слуг Мазарини одного знатного господина, которого они везли обратно в Бастилию, где он просидел уже пять лет. — Как его зовут? — Монсеньер хорошо знает его: это граф Рошфор. — Ах, в самом деле, — сказал коадъютор, — я слышал об этой истории. Мне говорили, что вы взбунтовали целый квартал. — Да, почти что так, — самодовольно произнес Планше. — Ваше занятие? — Кондитер с улицы Менял. — Объясните мне, как, при таком мирном занятии, у вас возникли такие воинственные наклонности? — А почему вы, монсеньер, будучи духовным лицом, принимаете меня со шпагой на бедре и шпорами на сапогах? — Недурной ответ, — произнес Гонди со смехом. — Но знаете ли, у меня, несмотря на мою рясу, всегда были воинственные наклонности. — А я, монсеньер, прежде чем стать кондитером, прослужил три года сержантом в Пьемонтском полку, а прежде чем прослужить три года в Пьемонтском полку, был полтора года слугой у господина д’Артаньяна. — У лейтенанта мушкетеров? — спросил Гонди. — У него самого, монсеньер. — Но, говорят, он ярый мазаринист? — Гм, — промычал Планше. — Что вы хотите сказать? — Ничего, монсеньер. Господин д’Артаньян состоит на службе, и его дело защищать Мазарини, который ему платит, а наше дело, дело горожан, нападать на Мазарини, который нас грабит. — Вы сметливый малый, мой друг. Могу ли я на вас рассчитывать? — Кажется, — отвечал Планше, — господин кюре уже поручился вам за меня. — Это верно, но я предпочитаю, чтобы вы сами подтвердили это. — Вы можете рассчитывать на меня, монсеньер, если только речь идет о том, чтобы произвести смуту в городе. — Именно о том. Сколько человек можете вы набрать за ночь? — Двести мушкетов и пятьсот алебард. — Если в каждом квартале найдется человек, который сделает то же самое, завтра у нас будет настоящее войско. — Без сомнения. — Согласны вы повиноваться графу Рошфору? — Я пойду за ним хоть в ад, — говорю без шуток, так как считаю его способным туда отправиться. — Браво! — По какому признаку можно будет отличить друзей от врагов? — Каждый фрондер прикрепит к шляпе соломенный жгут. — Отлично. Приказывайте. — Нужны вам деньги? — Деньги никогда не мешают, монсеньер. Если их нет, то можно обойтись, а если они есть, то дело пойдет от этого быстрее и лучше. Гонди подошел к сундуку и достал из него мешок. — Вот пятьсот пистолей — сказал он. — Если дело пойдет хорошо, завтра можете получить такую же сумму! — Я дам вам, монсеньер, подробный отчет в расходах, — сказал Планше, взвесив мешок на руке. — Хорошо. Поручаю вам кардинала. — Будьте покойны, он в надежных руках. Планше вышел. Кюре с минуту задержался. — Вы довольны, монсеньер? — спросил он. — Да, этот человек показался мне дельным малым. — Он сделает больше, чем обещал. — Тем лучше. Кюре догнал Планше, который ждал его на лестнице. Через десять минут доложили о кюре св. Сульпиция. Едва дверь отворилась, как в кабинет Гонди вбежал граф Рошфор. — Вот и вы, дорогой граф! — воскликнул коадъютор, протягивая руку. — Итак, вы решились наконец, монсеньер? — спросил Рошфор. — Итак, вы решились наконец, монсеньер? — спросил Рошфор.— Я решился давно, — отвечал Гонди. — Хорошо. Не будем тратить слов. Вы сказали, и я вам верю. Итак, мы устроим Мазарини бал. — Да… я надеюсь. — А когда начнутся танцы? — Приглашения разосланы на эту ночь, — сказал коадъютор, — но скрипки заиграют только завтра утром. — Вы можете рассчитывать на меня и на пятьдесят солдат, которых мне обещал шевалье д’Юмьер на случай, если они понадобятся. — Пятьдесят солдат! — Да. Он набирает рекрутов и одолжил мне их; на тот случай, если по окончании праздника среди них окажется нехватка, я обязался поставить недостающее количество. — Отлично, дорогой Рошфор; но это еще не все. — Что же еще? — спросил Рошфор, улыбаясь. — Куда вы дели герцога Бофора? — Он в Вандоме и ждет от меня письма, чтобы возвратиться в Париж. — Напишите ему, что уже можно. — Значит, вы уверены, что все пойдет хорошо? — Да, но пусть он спешит, ибо, как только парижане взбунтуются, у нас явятся, вместо одного, десять принцев, которые пожелают стать во главе движения. Если он опоздает, место может оказаться занятым. — Могу я говорить от вашего имени? — Да. Конечно. — Могу я ему сказать, чтобы он на вас рассчитывал? — Несомненно. — И вы передадите ему полную власть? — Да, в делах военных, что же касается политики… — Все знают, что он в ней не силен. — Пусть он предоставит мне самому добиваться кардинальской шляпы. — Вам ее хочется иметь? — Раз я уже вынужден носить шляпу, фасон которой мне не к лицу, — сказал Гонди, — то я желаю, по крайней мере, чтобы она была красная. — О вкусах и цветах не спорят, — произнес Рошфор со смехом. — Ручаюсь вам за его согласие. — Вы напишете ему сегодня вечером? — Да, но я лучше пошлю гонца. — Через сколько дней он может явиться? — Через пять. — Пусть явится. Он найдет большие перемены. — Желал бы я этого. — Ручаюсь