дернулись губчатые осклизлые стволы, росшие словно из сплошного ковра пористой резины. Жирные ползучие канаты вобрали свои белесые, слепо шарящие по воздуху отростки. Гравиход мягко лег на днище в центре острова. Лес окружал большую, голую, болотистую равнину, красновато-бурую глиняную топь, на которую по краям наползали живые языки резинового ковра. Не показывались перепуганные твари, и даже бесстрашные летуны деликатно парили в отдалении. Машина выбросила паучьи ноги эффекторов, вооруженных бурами. Предстояло взять на разной глубине образцы грунта.

При погружении буров никакие скачки тяготения не были допустимы, поэтому приходилось защищаться иначе. Улдис открыл нижний сегмент купола и сел на борт с пистолетом в руке. Но никто не спешил нападать.

— Да, гнусное местечко, — сказал Улдис. — Но, честное слово, мне почему-то не хочется улетать. Хотя и делать нам тут больше нечего. Мне кажется, что на Земле…

Виола, отчужденно следившая за приборами, так и не узнала, что же должно произойти на Земле. Шкала отметила вход бура-3 на глубину 1034 сантиметра и резкое падение сопротивления, словно бур вошел в желе. После этого все буры были выброшены из почвы с такой силой, что блестящие лапы эффекторов лопнули в сочленениях и со звоном ударили по куполу, разбив его, как яичную скорлупу.

Купол экранировал экипаж от ударов гравитации, поэтому Виола не смогла отбросить вдруг налетевшую бешеную свору болотных жителей. Оставалось только удивляться, какая сила торпедировала со всех сторон эти неуклюжие сгустки мяса, перепонок и щупалец… Стараясь не смотреть ни на что, кроме биопанели, Виола рывком, против всех правил, дала машине вертикальный взлет. Липкое и тяжелое ударило сзади по шлему, пенистые белые сосульки мазнули панель, оставив полосы. Затем из-за спины сверкнула радужная вспышка выстрела и яростно закричал Улдис.

С надрывным свистом гравиход мчался вверх — присоски и клейкие тяжи лопались, соскальзывали с его боков.

— Ви, у меня пистолет забрали, — сорванным голосом сообщил Улдис. — Просто из руки вырвали!

Она обернулась. Друг сидел мешком, уронив руки на колени, и жалобно моргал. Прямые рыжие пряди волос прилипли к его лбу. Скафандр отталкивал жидкость, но пол и сиденья были залиты багровой, в молочных разводах секрецией, густой, как кисель и, очевидно, смрадной.

— Как вырвали?

— Не знаю. Я одного расквасил, а тут… смотрю, уже весь пистолет опутан какими-то нитями, вроде грибницы. Ну, и выдернули, ясно?

Ох, как ее раздражало это вечное «ясно»! Ничего еще не было ясно, а если бы и стало, то наверняка не в пользу Улдиса. Их отношения становились вынужденными, последние дни Виола была ласковой только из чувства морального долга.

Она протянула руку к Улдису — и отдернула. В шлеме друга отразилась радужная вспышка. Хорошо знакомая радужная вспышка пистолетного выстрела над головами, в стеганом ватном небе.

Промах.

Еще вспышка — гораздо ближе и ярче. Плазменная «пуля» взорвалась рядом, гравиход задрал правый борт, и к нему угрожающе рванулся снизу, на мгновенье встав дыбом, шевелящийся мохнатый лес.

От толчка Улдис повалился прямо на биопанель, машина заплясала, заметалась.

Выстрел. Очевидно, беспорядочные рывки гравихода спасли его от попадания. Улдис ползком пробрался к Виоле, схватил ее кобуру. Виола, также пряча голову, молча боролась, не давала вытащить пистолет. Но физик был сильнее…

Едва освободившись от хватки друга, она заставила гравиход продолжить танец, и Улдис, успевший принять боевую стойку с пистолетом в руке, опять позорно грохнулся между креслами.

— Не смей, слышишь?

— Прошу тебя, Ул, милый… — бормотала Виола, не снимая пальцев с панели и глядя только на приближающуюся зеленую равнину. — Не надо, не надо, мы уже сейчас улетим отсюда, не стреляй, не…

Слезы потекли неудержимо, стали пощипывать шею, скапливаясь в горловине скафандра. Она не хотела оглядываться на Улдиса. Виоле было страшно, как никогда в жизни, и совсем не потому, что сзади красивыми замедленными прыжками догоняла машину стайка глазастых летунов…

— Имитаторы! — орал Улдис, лежа животом на крышке продуктовой камеры. — Я о таких читал — не помню, в какой системе они водятся. Это никакой не разум! Они просто подражают моим действиям! Ясно?

Теперь его только радовало отсутствие купола. Поерзав, Улдис зацепился носками ботинок за стебли кресел, прицелился через кормовой борт. Он был охотником, был воином на тропе войны — до чего звонкое, полноценное ощущение! А главное, он впервые почувствовал себя сильнее Виолы. Где-то в подсознании шевельнулось предчувствие расплаты, но тотчас же сменилось отчаянной лихостью, злорадной насмешкой над самим собой: «чем хуже, тем лучше!» Это было глупо, по-мальчишески, но Улдиса «несло», как в юные годы, когда он специально говорил жестокие слова девушкам, которые ему нравились…

Он выстрелил — и попал.

Передний летун, тащивший пистолет в сетке белых нитей под парашютиком, вдруг вспыхнул, почернел, коряво растопырился, и оружие кануло вниз, намного обогнав в падении пепел стайки.

— Они только имитируют, Ви, это у них такая форма борьбы за существование, я читал! — молодецки кричал Улдис, поскольку необходимость оправдаться безудержно росла. Шлемофон ответил только неровным дыханием подруги.

Над опушкой, где бахрома шлангов-ризоидов шевелилась в цветущей тине, Виола бросила гравиход вниз. Машина почти коснулась днищем зеленых пузырей. За ней волочились мертвые эффекторы, прокладывая рваную черную дорожку чистой воды.

И тогда от опушки, от самых корней моргнула радужная вспышка, и гравиход завыл, получив смертельную рану. Встал на дыбы, грязный, облепленный тиной — и забулькал, проваливаясь в болото…

Улдису совершенно не верилось, что это — последняя минута его жизни, что сейчас перестанет существовать Улдис Гаудиньш, физик-абсолютист, любитель красных и желтых тонов в одежде, коллекционер немецкой гравюры XV века, единственный сын… Улдис Гаудиньш — единственная неоспоримая реальность, Я, автономная вселенная, объект Икс…

Он не был трусом, даже любил легкое чувство опасности, ударяющее в нос, как газ из выпитой шипучки. Он часто, особенно в полетах, воображал себе последнюю минуту, но воображал ее какой-то возвышенной, Последней Минутой, героически-торжественной, полной особо острых ощущений. А реальность оказалась иной. Организм застраховал себя от лишних страданий, наслав оцепенение на мозг. И Улдис стоял с пистолетом, уже по щиколотку в болотной жиже, стоял и почти безучастно смотрел, как, совсем близко бултыхаясь в зелени, бурые щупальца