У–у–ух! Вот она уже поднялась над головами прохожих, только что толкавших ее сумками и плечами…

У нее захватило дух.

Выше, выше — в проем крыш! В небо! В сиреневый простор! В музыку свободного полета!..

Звуки Узенькой Улочки постепенно стихли. Они остались там — внизу, в глубоком сером ущелье. Где все так же размеренно движется поток людских забот — больших и не очень, вечных и сиюминутных, — поток страстей — зарождающихся и увядающих, плодоносных и разрушительных. И ни одного лица! Ни одного человеческого лица — только уныло ссутуленные усталые плечи…

— ЛЮДИ! — хотелось крикнуть Старенькой Кинокамере. — ЛЮ-ЮДИ! Поднимите головы! Взгляните в небо! Прикоснитесь к нему глазами — и оно вольется в ваши души! Оно наполнит вас жаждой — жаждой жизни, жаждой полета, жаждой свободы… Вам непременно захочется утолить ее. И тогда вы раздвинете стены своих квартир. Вы распахнете ваши сердца. Вы стряхнете паутину с ваших душ. И уже никто никогда не сможет заставить вас быть несчастливыми!..

Так хотелось крикнуть Старенькой Кинокамере.

Конечно, она знала — не все люди глядят только себе под ноги. За свою долгую жизнь она была знакома со многими, чьи души были наполнены Небом. Вот, например, Молодой Художник… Кстати, как он там?

Старенькая Кинокамера так опьянела от радости, что совсем забыла про него. А он, похоже, забыл про все на свете — сидит в той же задумчивой позе. Но взгляд у него уже не такой печальный. Старенькая Кинокамера даже разглядела в нем — или ей только померещилось? — лучик Надежды и отсвет Новых Идей.

Это так обрадовало ее, что она попыталась повторить за пролетавшей рядом ласточкой крутой рискованный вираж. От собственной смелости у нее закружилась голова.

Все же не следует быть такой неосторожной — не стоит забывать о возрасте! Передохну–ка я немножко и полюбуюсь на город с высоты птичьего полета. Тем более что ой–ой–ой как давно это было в последний раз!..

Поэтому ли Старенькая Кинокамера не узнает ничего внизу?.. Где Большие Зеленые Облака Дубовых и Березовых Рощ, среди которых нежился под Теплым Солнцем Маленький Кирпичный Городок? И где сам этот Кирпичный Городок? Что это с ним?! Почему он превратился в серую бесформенную кляксу? Почему подернулись безотрадной тоской Голубые Глаза Земли?..

Если бы Старенькая Кинокамера не знала, что сердце есть только у живых существ, она решила бы, что это оно так больно — невыносимо больно! — сжалось у нее внутри…

Маленький Кирпичный Городок!.. Его больше нет. Красные черепичные крыши заменили — серыми шиферными. Не потому ли так уныла и бесцветна стала жизнь людей, что зарождается она и протекает под этими СЕРЫМИ крышами? — подумала Старенькая Кинокамера.

Серые щупальца однообразных новостроек почти совсем задушили Зеленые Облака, а на их широких неуютных проспектах корчатся чахлые бледные саженцы. Нет, никогда не стать им Большими Зелеными Облаками. И не их в этом вина…

А что, если… Старенькой Кинокамере пришла в голову неожиданная дерзкая мысль.

Да! Да–да! Так она и сделает! Прямо сейчас. Не откладывая в долгий ящик!

И она стала решительно снижаться.

Она расскажет обо всем Молодому Художнику. ОБО ВСЕМ! И о том, какое удручающее зрелище предстало перед ее объективом. И о том, КАКИМ был когда–то давно Маленький Кирпичный Городок. Какой чудесной мозаикой играли его черепичные крыши. И у каждой крыши был свой — СВОЙ! — неповторимый цвет: от морковно–желтого до сочно–вишневого. Если поднапрячь память — что–что, а память у Старенькой Кинокамеры была в полном порядке, — то можно припомнить цвет каждой конкретной крыши…

Вдруг какой–то легкомысленный перезвон отвлек ее от серьезных раздумий. Может быть, это из магазинчика, в котором торгуют хрусталем?

Нет. Оказалось, это Солнечный Лучик, стукнувшись о закрытое окно мансарды, отскочил от него и тут же угодил в другое — тоже закрытое — на другой стороне Улочки. Оба окошка — одно за другим — отворились, и из них выглянули Хмурый Мужчина и Сердитая Женщина. Покрутив головами и так и не обнаружив нарушителя тишины, они оба — не сговариваясь — взглянули вверх: на сиреневое небо, на разноцветные облачка, на ласточек…

Трудно сказать, о чем они подумали, но хмурые и сердитые складки на их лицах расправились, а глаза просветлели и превратились из серых — в голубые у Мужчины и в янтарные у Женщины. И тут они совершенно случайно встретились взглядами…

Что было потом, так и останется для нас неизвестным. Потому что Старенькая Кинокамера уже спешит дальше. Спешит поведать Молодому Художнику то, о чем он не знает, то, о чем она еще помнит…

Она уверена, что Художник захочет и сумеет вернуть крышам Городка их прежний вид.

А новостройки?.. Что ж, и на них у него хватит и фантазии и красок. И люди, обитающие в Городке, сразу ПОЧУВСТВУЮТ — не смогут не почувствовать! — что что–то изменилось в их жизни. Они еще не будут знать, что именно, но уже захотят изменить большее.

Они поломают асфальт во дворах и посадят там много цветов и деревьев. Они станут ухаживать за ростками, словно за детьми, и скоро — очень скоро! — гораздо скорей, чем это бывает на самом деле, хрупкие деревца нальются силой и превратятся в Большие и Добрые Зеленые Облака.

А еще люди непременно заметят, что Голубые Глаза Земли тяжело больны. Что они вот–вот могут совсем ослепнуть и помертветь. И они вылечат их, вернут им прежнюю ясность и глубину, чтобы Синему Небу и Золотому Солнцу было где плескаться вместе с веселой ребятней…

Старенькая Кинокамера сперва решила, что она не туда попала — таким неожиданным было увиденное.

Молодой Художник спал в своем любимом Огромном Кресле. Его уставшие — перемазанные тушью — руки лежали на мягких подлокотниках. Он… Он улыбался во сне. И Старенькая Кинокамера даже знала, что ему сейчас снится. Да и что ему могло сниться!..

У его ног — на полу — скинув свой тонкий плащ, сидела Девушка. В ее огненно–рыжих волосах поблескивали лунные капельки ночного дождя.

Она гладила своими тонкими пальцами руки Художника и покрывала их поцелуями.

Но как она попала в квартиру? — подумала Старенькая Кинокамера. И тут же поняла, в чем дело.

Рядом с Девушкой лежал Маленький Медный Ключик. Тот самый, который когда–то смастерил Молодой Художник. Этот Ключик висел у него в прихожей на стене и очень нравился Огненноволосой Девушке.

Однажды Художник понял, что никогда прежде, никому на свете ему так не хотелось отдать этот Ключик — ключик от своей собственной жизни, — как Огненноволосой Девушке. И он подарил его ей.

Правда, Старенькая Кинокамера и не подозревала,