можно было утонуть. Не такими должны быть её глаза, эти прозрачные карминовые озёра на юном белокожем личике — словно яблоки уронили на снег.

Стена отчуждения между ними рухнула довольно быстро: ощущение, что он знает Хоро давным-давно, возникло у него спустя какую-то неделю. В какой-то момент он понял, что счастлив, когда одиночество в её глазах сменяет улыбка — но думал, что эта дорога никуда не приведёт. Он смертный скиталец, странствующий торговец, только и мечтающий, что о собственной лавке — а она? Сколько таких, как он, она повидала за свою жизнь? Да, он ей нравился, он чувствовал это… но когда их путешествие подойдёт к концу и Хоро вернётся на север, она найдёт равных себе и уйдёт, и ему нечего будет предложить ей, чтобы уговорить её остаться.

Только потом он сообразил, что она такая же скиталица, как и он. У них обоих нет места, которое они могли бы назвать домом — или больше нет. Наверное, и она решила то же самое, когда узнала, что Йойтсу разрушен.

Когда долгожданное объяснение всё-таки произошло и они официально перестали быть деловыми партнёрами (хотя их отношения давно уже не походили на деловые), они продолжили путешествие на север. Чисто по инерции, наверное. Хоро пообещала сделать из Лоуренса первоклассного торговца и держала обещание: больше он не знал неудач. Одна сделка сменяла другую, пока в одном предгорном городке ему не подвернулась сказочная возможность.

Лавка. Собственная лавка.

Ему уже выпадала такая возможность в городе Реноз, и он её упустил — но боги, видно, решили быть к нему щедры: он и представить себе не мог, что два раза за зиму ему выпадет шанс так просто осуществить давнишнюю мечту. Эйленвилю, конечно, по стратегической важности до портового Реноза далеко, но и через него проходили немаловажные торговые пути. Половина имевшихся на данный момент сбережений и подпись на пергаменте — всё, что от него сейчас требовалось.

Но теперь у него была другая мечта. Рыжеволосая мечта с волчьими ушками и пушистым хвостом.

— Нет, не отказался, — наконец произнёс он. — Меня останавливаешь ты.

— Я? Что-то я не заметила, чтобы я возражала, — Хоро нахмурилась. — Лоуренс, ты же всегда…

— В прошлый раз, когда я мог обзавестись лавкой, ты решила уйти.

— И поэтому ты от неё отказался. Как же, помню, — она тоже села, и Лоуренс увидел, как под тёплым овечьим тулупом недовольно взметнулся кончик рыжего хвоста. — Значит, ты боишься повторения истории?

— Да. И я хочу гарантий того, что ты не убежишь.

— Тогда я думала, что ты вполне обойдёшься без меня. Теперь я знаю, что ты дурачок, которого без моего чуткого руководства разорят максимум через пару месяцев, — она улыбнулась, глядя на него снизу вверх. — Не волнуйся, не убегу.

— Обещаешь?

— Обещаю.

— Тогда, полагаю, тебя не затруднит выйти за меня замуж?

Наверное, с минуту девушка молча, не моргая, смотрела на него — а потом снова повалилась на снег и расхохоталась.

— Что смешного?!

— Ахаха… Пуф… Нет, ничего, я… я просто… — наконец отдышавшись, Хоро утёрла слезы с щёк, — я просто в первый раз вижу, чтобы девушку вынуждали идти замуж с помощью такого неумелого шантажа.

— Шантажа?

— Ага. «Выходи за меня замуж, иначе я не куплю собственную лавку и останусь нищим странствующим торговцем до конца жизни».

— Всё совсем не…

— Нет, всё именно так, — девушка весело смотрела на него, и кончик хвоста задорно мотался из стороны в сторону. — Но неужели ты думаешь, что я, Хоро Мудрая, пойду замуж за нищего странствующего торговца? Сначала обустрой лавку и встань на ноги, а потом поговорим.

— Сначала помолвка, а потом подпись договора. И никаких «обустрой» и «встань на ноги».

— Сначала подпись договора, а потом хоть сразу свадьба. И никаких помолвок.

— Нет, сначала помолвка, а потом подпись договора. И тогда завтра вечером я подписываю бумагу, а завтра утром покупаю самое красивое кольцо из тех, что будет у ювелира, и трёх целых поросят.

— Трёх?!

— Трёх. С яблоками, мёдом и инжиром, какие едят во дворцах. И бочку Бролинского золотого вина.

Лоуренс видел, каких трудов ей стоит не облизнуться.

— Но только в честь помолвки, — добавил он.

— И ты думаешь, меня можно купить едой?

— Не просто едой, а самой лучшей едой. Отныне и навсегда. Ведь только такой еды достойна Хоро Мудрая и моя невеста.

— Плохой из тебя шантажист. А подкупщик ещё хуже, — девушка состроила страдальческую рожицу. — Я подумаю.

— Думай-думай.

— И я буду думать не до утра, а столько, сколько мне нужно, — Хоро задрала голову, глядя в небо. — Это ответственный шаг даже для такой мудрой волчицы, как я.

— Я не тороплю.

Девушка сидела, обняв колени руками, глядя на полную луну, рыжую, как её волосы — и Лоуренсу почудился призрак грусти в её глазах.

О чём она думает? О том, что не пройдёт и сотни лет, как от него останется лишь горстка праха и обручальное кольцо у неё на пальце? И что тогда она сделает с этим кольцом, интересно — выбросит? Лоуренс никогда не спрашивал её о прошлом, но он не был наивен и не верил, что шестьсот лет Хоро была совсем одна. Взять хотя бы того юношу из Пасро, которому она дала обет хранить деревню от неурожая: вряд ли мудрая волчица дала бы такое обещание кому ни попадя. И держала бы его столько лет ради простого деревенского паренька.

Лоуренс не ревновал к призракам. Ему просто порой невыносимо было думать, что все, к кому она когда-то привязывалась, давно покинули этот мир. И что так будет и с ним. Именно по этой причине она хотела его покинуть: чтобы не видеть, как он состарится рядом с ней, вечно юной. И в один день помимо своей воли снова оставит её одну.

Конечно, сейчас ему казалось, что он никогда не умрёт — но умирают все, и это факт. Все, кроме таких, как Хоро, которой всегда будет шестнадцать.

Она в самом деле никогда не умрёт. В отличие от него.

Мысль, которая согревала его — и сковывала могильным холодом.

И когда она посещала его, он думал о том, что это будет нескоро. А что будет скоро? Капель запоёт на крышах, и леса и поля расцветут нежными красками, и Хоро будет бегать босиком по росистой траве, танцуя в цветочных венках, оплетённая тоненькими нитями весенней магии — богиня в своей стихии. Потом лето вызолотит её кожу, расстелет туманы над полями и знойное марево над дорогами; а там и осень прокрадётся мягкими прохладными лапами по лоскутному одеялу пёстрой листвы. А затем зима снова окутает землю снежным сном, и Лоуренс будет сидеть у кровати своей маленькой богини, когда она простудится, вливать снадобья в пламенеющие жаром губы и кормить её с ложки.

А ещё они будут есть яблоки. Летние,