тетрадь для записей и книга — проведу на улице весь день, и этим предметам предстоит скрасить мой досуг. В небольшое пространство между стенкой коробки и ящика вставлен складной стул и термос с чаем или бутылка с замороженной водой, в зависимости от времени года. Вся эта конструкция неоднократно перевязана и перемотана сверху вниз и справа налево специальными толстыми резинками с крючками на концах. Крючками резинка закрепляется на ручке тележки, на решётке дна, при необходимости можно соединить вместе две или три резинки. С грохотом выкатываемся в коридор. Mуж провожает меня до метро.

Наша квартира находится рядом с квартирой, в которой живёт многочисленная семья «супера» — так в Америке называют человека, ответственного за порядок в доме, дворника–сантехника домоуправления в одном лице. Почему–то в этом месте вниз, в холл ведут четыре ступени. В семье супера прибавление: год назад его сын женился, и молодые быстренько обзавелись дочкой. Как Олег ни старается спустить вниз конструкцию потише, грохот стоит на весь подъезд. В утренние часы, когда весь дом спит, каждый звук усиливается эхом. Девочка просыпается и плачет. Вначале из квартиры на шум выскакивала раздражённая мама или бабушка, посмотреть что происходит. Мы мило улыбались и здоровались. Сказать нам вроде бы и нечего — не специально же шумим, и бдительные «суперши», проклиная нас, очевидно, на все лады, больше не показываются.

Улица практически пуста. Все спят. Может только встретиться пожилая китайская пара, спешащая в парк делать упражнения.

По широкой Бей Парквей ветер гонит мусор — пустые полиэтиленовые пакеты, окурки, стаканчики. Возле столбов и углов дома, в траве или на тротуарах лежат маленькие бутылки из–под водки или виски. Магазины закрыты жалюзи — ещё очень рано. Только из круглосуточно открытых арабских минисупермаркетов омерзительно воняет пережаренным беконом.

В метро Олег платит за мой проезд — проводит карточкой в аппарате и провёртывает вертушку, я же прохожу в решётчатую железную дверь, которую открывает для меня нажатием кнопки дежурная, сидящая в будочке. Она бдительно следит, что бы мы её не обманули, то есть чтобы Олег не прошёл бесплатно. Она наблюдает, как Олег протягивает мне через прутья решётки карточку, как мы обмениваемся ритуальным «Ни пуха ни пера!», «К чёрту!» и вновь роняет лицо в сложенные ладони.

Я осторожно продвигаюсь по всем двадцати ступеням, ощущая рёбрами каждый толчок. Спускаю одно колесо тележки, разворачивая её боком, потом второе. Грохот всё равно стоит невообразимый — «бум, бум, бум…»

Стоящие внизу на платформе люди поднимают головы и наблюдают за спуском. Мне приходится сильно наклоняться, кровь ударяет в голову, и внизу я уже красная и вспотевшая. Не обращая ни на кого внимания, привожу себя в порядок. В вагоне все меня рассматривают — изучают содержимое тележки, понимают, что я художница, и тогда отводят глаза. Hа таких тележках возят своё добро бездомные. Надеюсь, что на бездомную я не похожа.

В город, как тут называют Манхеттен, в этот час и день недели едут в основном китайцы и латиноамериканцы. Bce китайцы выйдут на Канал стрит. Там, в Чайна — Таунe, сосредоточена вся их деловая, торговая и культурная жизнь. Латиносы потихоньку рассеиваются. B основном они работают в рано открывающихся ресторанчиках грузчиками, мойщиками посуды и поварами. В вагоне можно встретить русских женщин. это скорее всего социальные работники или, как говорят здесь, «хоум эттэнданты», и едут они к своим пациенткам, больным старухам. Готовые к безрадостному труду, женщины сосредоточенно погружены в мятые книжки в ярких обложках, с изображениями целующихся парочек, скачущих лошадей и алых парусов.

Многие китайцы едят из пластиковых коробочек, мексиканцы в основном спят. Иногда встречается парочка молодых людей, явно студентов, спешащих на утренние субботние занятия. Однажды в вагон зашёл китаец, точно с такой же тележкой как у меня, в которой были аккуратно уложены коробки и рулоны холстов. Мы ревностно изучали обмундирование друг друга в надежде подсмотреть полезную для себя деталь. Китаец вышел на Пасифик и пересел в другой поезд, который делает все остановки. Всё ясно, ему нужно в Бэттери парк, там, я слышала, возле причала, от которого отправляются катера к Статуе Свободы, тоже стоят художники.

Я же выхожу на Принс Стрит. Заранее встаю, и, покачиваясь, протаскиваю своё добро к дверям, извиняясь и стараясь не зацепить чьи–нибудь ноги. Обычно на Принс стрит никто не выходит. Здесь начинается моё долгое и трудное восхождение наверх по узкой и грязной лестнице. Самое трудное — затащить тележку на первую ступеньку, дальше будет легче. Набираю воздух, упираюсь двумя ногами в пол и резко, рывком, вздёргиваю сооружение на ступеньку.

«Бумц–бумц–бумц…» Если неправильно повернулась или вздохнула, то потом будет болеть спина. Где–то высоко вверху маячит и дразнит прямоугольник голубого неба, и мне до него непременно нужно добраться.

Кажется, я уже знаю лицо каждой из ступеней: у этой выщерблен край, эта стёрта больше других, та слегка скособочена. Наконец, последняя. Чувствую себя чертом, вылезающим из преисподней.

Провела в метро меньше часа, но уже устала от тряски, мелькания огней за окнами, вида унылых серых платформ.

Всё, я наверху, на улице, на пересечении Бродвея и Принс стрит. И хотя знаю, куда нужно идти, пару минут стою, приходя в себя. Тело, душу и что там ещё затапливает восторг. Я не чувствую себя маленькой и потерянной в заводи высоченных домов, крыши которых теряются в утреннем тумане. Меня не раздражают кучи мусора под ногами, как они раздражают в Бруклине. Земля кажется выгнутой и небо лежит прямо на мостовой.

Тут я начинаю улыбаться, как идиотка, и здороваться с немногочисленными прохожими. Если этого не делаю, то здороваются со мной. Все. Как в деревне. Одной рукой тащу тележку за собой, пересекаю Бродвей и углубляюсь в Сохо. Иду по Принс до Вест Бродвей, там моё рабочее место. Принс стрит уже вся уставлена столиками, на которых позже выложат товар — бижутерию, сумочки, шарфы, куколки и всякую прочую хорошенькую дребедень. Кто–то из торговцев спит в машине, кто–то разгружает ящики с товаром, кто–то сидит на ступеньках домов и завтракает кофе и бутербродами. Проезжая, раздаю улыбки и приветствия направо и налево. Некоторые столики привязаны, на пример велосипедов, цепями к столбам. Замечаю складной стол, спрятанный за почтовым ящиком. Иногда между торговцами происходит перебранка за место.

Ещё нет девяти утра.

СТАРУХА

1

2

3

4

. . .

последняя (12) »