боролся с его сознанием и нередко побеждал. Тогда Джон отключался, а когда приходил в себя, лучше было не смотреть по сторонам. Он ломал пальцы на руках, выкусывал себе куски мяса и всё равно не мог справиться, когда эти монстры приходили. Единственное, что спасало его в такие минуты, не давало покончить с собой — его будущее занятие.

К пятнадцати годам он уже знал, что будет убивать, и это грело его душу. Весь смысл жизни Джон сосредоточил вокруг этого. Во время многочисленных тренировок на кошках и собаках он предвкушал, как будет мстить всему миру за то, что он живёт. «Зачем я родился? — спрашивал Джон пустоту и не находил ответа. — Летал бы я сейчас в облаках и ничего не чувствовал…»

Только он заметил одну странную вещь. Расчленённые тела изуродованных им животных стали куда–то исчезать, когда он приходил посмотреть на них. Это неприятно кололо его сознание, но Джон старался не думать об этом.

И, наконец, он почувствовал, что его час настал. Всё было банально и старо: грязный переулок, тусклый свет фонаря, одинокая старушенция, озираясь, семенит в свой вонючий подъезд. А потом кровь, отчаяние, ещё кровь, и они. Пришли скушать свой первый настоящий ужин. Очнувшись, он увидел окровавленный платочек, несколько гнилых зубов и быстро удаляющуюся тень неизвестных. Джон покричал минут десять и пошёл домой. С тех пор он раз и навсегда решил не кормить этих чужих. Пускай, он не может сопротивляться, когда они приходят, но есть один способ… Он интуитивно знал, что если всё будет продолжаться, как и раньше, то плоть неведомых разрастётся и они сожрут самого Джона. И он нашёл выход.

Следующим человеком, подвергшимся насильственной смерти стал пятилетний мальчик, но ему повезло. Инопланетяне не добрались до него. Жизнь не успела покинуть быстро мутнеющие глаза ребёнка, когда Джон впился в его плоть острыми зубами. Он рвал человеческое мясо, пил кровь, не испытывая при этом никаких угрызений совести. Ведь последнее время Джон много думал о каннибализме. И пришёл к выводу, что поедание себе подобных — возвращение к природе, натурализм. Но с того самого дня он понял, что начинает превращаться в вампира.

Больше Джон не ощущал времени. Ему то казалось, что прошёл всего месяц, то думалось, что у него за плечами десятки лет и сотни жертв. Но ни одна капля крови больше не досталась чужим. Похоже, они всё–таки отступились. И это было счастье, великое счастье, что он — простой земной человек — поборол эту неведомую инопланетную силу! А какую огромную цену он отдал за это счастье! Джон Макколинз больше никогда не будет смотреться в зеркало. Он знал, что увидит там — белого, немытого, зубастого вампира в серых лохмотьях.

Как–то он видел себя по телевизору, но не придал этому значения. Говорили что–то о полицейских облавах на маньяков. «А я ведь не маньяк, я вампир, ууу–у–у!» — подумал Джон и усмехнулся. Он вышел в затхлую полуденную духоту улицы, и она подняла, закрутила его в своих крепких объятьях, играя, словно с пушистым крокодильчиком из магазина игрушек. Как–то оказался в тени грязной подворотни и спрятался в чёрном мешке из–под мусора. Скоро в нём окажется какой–нибудь окровавленный трофей, только чей? А вот и она — то ли летит, то ли ползёт по горячему воздуху. Ножичек ты мой перочинненький, сколько мы видели вместе! Неужели, ты меня когда–нибудь подведёшь!?

Что же всё так замедлилось? Двадцать сантиметров до горла, десять, пять, три, два. Кто же это всё–таки, женщина или мужчина? Женщин я, наверное, больше убил… Но что–то мешает. Я не могу дотянуться до… Это пуля. И ещё одна; и ещё. Господи, неужели я умираю? Я ведь никогда не верил, что ты среди нас, Господи! А ты вон, оказывается, где! Выплываешь из клубящегося пара над асфальтом. Я не хочу твоих объятий, брысь! Ты слишком добрый для меня. Я ухожу. Я же могу хоть раз в жизни стать мужчиной, хоть на миг! Ну подари же мне такую возможность! Я ухожу. Туда, туда, в ту Вечность, что ещё не проклята дурацкими людьми, в ту Вселенную, что ещё не загажена смертью! Я ухожу. Я ухожу. Я ухожууу–у–у!!!

Большие Люди

Дима Лавкин преследовался Большими Людьми. Началось всё два года назад, когда Дима отдыхал на другом берегу Волги. Студенческий лагерь стоял на Тумаке на окраине почти что девственного леса с настоящими болотами, буреломами.

Он пару раз ходил в лес помочиться. Диму пугали подозрительные шорохи в чаще. Во второй раз, идя назад в лагерь, он увидел лешего. Тот сидел на краю болотца, облокотив голову на корявые руки. Маленькие красные глазки пристально смотрели в сторону Димы. Он кинул в лешего палкой и убежал. А поздно вечером в тот же день появились Большие Люди. Они неподвижно стояли за оградой лагеря, мёртвые взгляды были направлены в его сторону. Вот тут Дима испугался по–настоящему.

Дальше всё было, как в страшном сне. Куда бы Дима ни шёл, что бы ни делал, призрачные взгляды всегда следили за ним. Большие Люди боялись только одного — солнца. Днём Дима ходил купаться со своими однокурсниками, смеялся над пошлыми шутками и даже расписывал пулю с двумя уродами. Но когда солнце вдруг заходило за тучу… Он бледнел и, не оглядываясь, на нетвёрдых ногах шёл прятаться в палатку. Часто вспоминал повесть про Вия и боялся повернуть голову хоть на миллиметр. Дима твёрдо знал — они там, сзади, смотрят и ждут. Нездоровая психика студента прямо трещала по швам от этих встреч. Тем страшнее становилось Диме, чем больше ему хотелось познать непознанное, вылезти вечером из палатки и идти общаться с Большими Людьми. Он прямо разрывался между своими желаниями. Борьба мотивов сопровождалась самокопанием и саморуганием. «На меня и так все смотрят, как на идиота», — думал Дима в десять часов вечера, спрятавшись в спальный мешок. Все студенты жрали где–то водку, танцевали, веселились с девчонками. А он лежал и дрожал от страха. И почему эти существа выбрали именно его? Ведь никто больше не видит Больших Людей!

И однажды что–то изменилось внутри Димы. Ночью он, по обыкновению, не спал. Лицо осунулось, под глазами чёрные круги, он напоминает измождённого волка. И вот он идёт в сторону ограды. Три часа ночи, лагерь только что заснул, тишина. Прямо за оградой стоят ОНИ: глаза — Чёрные Дыры, в призрачных, чуть светящихся телах — огромная сила. И им наплевать на него. Или нет? Нет! Они ждали его! Они ждут его многие годы. Ждут столетия. Ждут целую вечность. Об этом было сказано в священных писаниях, этого хотел Кант, это предвидел Калигула, это чувствовал Лев Толстой. Грань порвалась!

Все предшественники Димы сходили с ума. Почти все кончали жизнь самоубийством. Многие проваливались под землю. Некоторые