Aлександр Тарнорудер VERTIGO

«Надо быть полным идиотом, чтобы бежать марафон перед решающим интервью!» — сказал ему Мишка лет пятнадцать назад, когда они поступали в медицинский. Дан, конечно, не послушал, да еще и накинул из ребячества пару километров, и ничего, чувствовал себя наутро как никогда уверенно. Теперь, почти через пятнадцать лет, он снова решил пробежаться часочка два–три–четыре, сколько организм сможет. Только сейчас ставка была гораздо больше — не какой–то там вступительный экзамен, а дело всей его жизни. И если тогда он наглотался по молодости риталина, запив его тонизирующим коктейлем, то сегодня к его услугам был полный арсенал самых современных средств, как легальных, так и не совсем.

Дан решил направиться из киббуца Гиносар на север и, по крайней мере, обогнув добрых две трети Кинерета, закончить пробежку в Дгании; а если хорошо пойдет, то и в Тверии, или, на что он почти совсем не рассчитывал, замкнуть там же в Гиносаре шестидесятикилометровое кольцо вокруг озера. Полная луна находилась у него за спиной, и наглая бестелесная тень не давала себя обогнать, но он знал, что через какой–нибудь час, повернув к востоку, они сравняются, а еще через полчаса он вырвется вперед, и тень, недовольно сопя, будет безуспешно преследовать его до самой южной оконечности Кинерета, где природой ей будет позволено взять реванш. Дан слегка подтянул на поясе сумку с питьем, наломанными кусочками горького шоколада и энергетическими таблетками, надел очки и наушники, и наощупь нажал на кнопку «старт». Несколько минут ему понадобилось, чтобы разогреться и войти в привычный ритм. Когда дыхание окончательно установилось, он сосредоточил взгляд на цепочке огней на северном берегу озера и восточнее — на склоне Голан.

Но пройдет еще часа два, пока он достигнет «тридцатого километра», порога, известного всем марафонцам, когда опустошенное тело, растратившее, кажется, все силы до последней капли, отказывается двигаться дальше, и нужно, сжав зубы, преодолеть эту преграду, когда каждый орган, каждая мышца кричит «остановись — не могу!», и хочется только одного — сейчас же прекратить эту мазохистскую пытку. Лишь тогда, когда второе дыхание давно уже закончилось, приходит третье, подвластное немногим, и размеренный упругий звук пружинящих подошв, сопровождаемый лягушачьим концертом в прибрежном тростняке и мерцанием огоньков вдалеке, нагоняет такой приятный транс, почти гипноз, дающий мыслям полный простор и свободу улетать запредельно далеко, как будто отделившись от хозяина.

Ради этого транса он, собственно, и затеял этот, совершенно неразумный с точки зрения всякого рассудительного человека, ночной марафонский забег.

Дан попытался представить, какая неожиданность может ждать его завтра, но ничего путного в голову не приходило. Ясно было только одно — он вышел в финал, да не просто в финал, и не только с большой буквы «Финал», а всеми огромными заглавными «ФИНАЛ», занес ногу на ступеньку своей мечты, и осталось только не оступиться, а утвердиться на этой ступеньке… Он давно уже потерял счет экзаменам, тестам и проверкам, которые ему пришлось пройти: профессиональным как врачу, на физическую выносливость, на психологическую устойчивость и совместимость, на логическое и нелогическое мышление и еще черт знает на что. «Игроки в покер» — так он называл про себя бесконечных своих экзаменаторов за их непроницаемые лица и абсолютный отказ идти на любой человеческий контакт или вообще выражать какие–либо чувства.

И все–таки иногда ему удавалось угадать их намерения — где–то выручал опыт и чутье, реже просто выпадала удача, например, когда он, прочитав условия очередного теста, написал на листе бумаги огромными печатными буквами слово BULLSHIT, бросил на стол и вышел из аудитории. Оказалось, это и был правильный ответ. Его спросили, о чем он подумал в тот момент? «Не о чем, а о ком», — поправил он: «Уилл Смит и Томми Ли Джонс, люди в черном». Это был единственный момент, который вызвал слабую улыбку по ту сторону стола. Самым трудным для Дана была бесконечная череда медицинских снимков, которые его просили объяснить или прокомментировать: снимки тел, органов, рентгенограммы, томограммы, редкие заболевания, мутации; и неизменно ему подсовывали весьма искусно исполненные с помощью фотошопа подделки.

— Не верь глазам, — все время повторял отец, — даже когда неправильна сама картина, глаза цепляются за мелкие, легко узнаваемые и потому достоверные детали, Детали должны подкреплять, а не опровергать, и если детали опровергают общую картину — держи ухо востро. И помни, Данила, что самый лучший ответ в такой ситуации — это честный ответ. Не бойся сказать «я не знаю».

«Врач–экстремал» — так Дан представлялся при знакомстве. То же самое он написал в своем резюме и оттиснул на визитной карточке. Он привык, что потенциальные работодатели не всегда раскрывали карты на первом же интервью, стремясь подольше сохранять секретность. Но когда и на третьей встрече в захудалой на вид конторе невзрачный клерк попытался увильнуть от ответа, Дан попросту поднялся и направился к выходу.

— Шесть миллионов в год, если случится чудо и вас выберут, — бросил ему в спину клерк, — и пара тысяч на мелкие расходы за каждый день в период отбора, не важно с каким результатом.

Дан обернулся, стоя на пороге маленького пустого кабинетика.

— Подумайте об этом, сэ–эр, — насмешливо протянул клерк.

Цифры были до того несуразно высокими, что Дан не знал, как реагировать.

— Прочитайте и подпишите, если согласны, — потребовал клерк, бросив на стол внушительную кипу бумаг, — только после этого получите основной договор.

«Ну ладно, Израиль, это я могу понять, но кто бы мог подумать, что и вся Земля станет тебе тесна…» философски заметил отец.

… Дорога отвернула влево от воды и пошла взбираться вверх по склону, пытаясь сбить дыхание, потом после развилки смилостивилась и начала забирать вправо обратно к берегу Кинерета, к тускло отсвечивающему в лунном свете куполу маленькой церкви Капернаума. Здесь, может быть навсегда, останется его место на Земле, подумал Дан, маленький поселок с вороньим названием Карком, насилу насчитывающий полтораста домов…

— Кар–р–ком! Кар–р–ком! — пронзительно крикнула потревоженная звуком его шагов случайная ночная птица.

… Еще километра три вдоль берега… и около семи от перекрестка… ну и триста метров вверх… подняться аж на сотню метров над уровнем моря… мирового нашего океана. Какая ирония, он привык считать своим местом на Земле Москву, Московский Университет, где прожил тринадцать лет,