Николай Николаевич Плавильщиков
«Кто-то» на дереве

Николай Николаевич Плавильщиков и его книги

Если бы вы случайно попали в квартиру Николая Николаевича Плавильщикова, не зная, чья она, вы сразу бы поняли, что здесь живет ученый. Об этом говорят и бесконечные полки с научными книгами и большие коллекции насекомых, загромождающие комнаты и коридоры. Эти коллекции помогли бы вам определить специальность ученого: он несомненно занимается изучением насекомых, он — энтомолог. А когда вам назовут имя хозяина дома, вы сразу же вспомните его любопытнейшие рассказы по радио и книги, которые вы наверное читали.

Нетрудно увлечь читателя даже суховатыми рассказами, почерпнутыми из разных справочников и специальных книг о животных необычайных, экзотических, скажем об утконосе или кенгуру, о слонах и жирафах, о страусах и пингвинах. Они вызывают у нас чувство острого любопытства, как все неизвестное и удивительное.

Другое дело, когда речь идет о какой-нибудь мелкой живности, с виду совсем не занимательной, которая к тому же всегда у нас перед глазами или под ногами: о каком-либо червячке, о гусеницах или о жучках-плавунцах, в изобилии населяющих любую порядочную лужу. Далеко не каждому ясно, насколько увлекателен огромный мир насекомых. Это еще нужно доказать, да показать как раз то, что с таким великолепным мастерством умел делать Николай Николаевич Плавильщиков. Для этого недостаточен только талант писателя, хотя он, разумеется, необходим. Тут нужны еще знания, огромные знания, глубокое понимание мира природы, ее значения, ее законов. И неустанная радость исследователя, которая заражает читателя.

«Я иду домой с далекой прогулки, вернее — плетусь, с трудом переставляя ноги, — рассказывает ученый. — Колени словно чужие, поясницу ломит, голову напекло солнцем. Я едва вижу узкую тропинку, а широко раскрыть прищуренные глаза не могу: они так устали, что их, словно ножом, режет солнечный свет.

И все же я счастлив. Счастлив!

Почему?

Простояв полдня, пригнувшись к полувысохшему кустику посреди выгоревшего от зноя пустыря, я увидел, как маленькая гусеница устроила себе дом, стянув шелковинкой края листа.

…Завтра… Завтра опять буду щурить утомленные глаза, опять длинной-длинной покажется дорога домой. И все же я буду чувствовать себя счастливым: опять увижу, узнаю…

А может быть, я останусь дома и весь день просижу у стола. На столе садóк, а в нем… то насекомое, один из секретов которого я хочу узнать.

И опять устанут глаза, спина… И опять счастье и радость.

Из-за таких пустяков, как какие-то гусеницы, мухи, жучишки? Да, из-за них.

Смешно? Так я и не зову ни в лес, ни в поле, ни на болото тех, кому это смешно. Я не предлагаю им просидеть все утро, глядя, как крохотный наездник атакует огромную гусеницу».

Да, книги Николая Николаевича открывают нам глаза на чудесный мир природы, они прививают вкус к опытам и наблюдениям. Читателю самому хочется следить за жуками-радужницами в зарослях осоки или же часами сидеть возле заросшего маленького прудика, наблюдая за поведением личинки ручейника. Хочется, подобно Николаю Николаевичу, завести себе всякие там садки и, пользуясь добрыми советами и наставлениями, рассыпанными во многих его книгах, ставить свои собственные опыты. Он удивительно интересно умеет рассказывать о самых обыкновенных насекомых, мимо которых мы проходим, вовсе их не замечая, он умеет находить необыкновенное в самом обыкновенном.

«Это очень просто, — пожмет плечами ученый, — нужно только уметь видеть, уметь смотреть, и тогда интересное найдется всюду». Однако и видеть и смотреть, оказывается, не так уж просто. Для этого нужно еще и кое-что знать.

Вот один пример из книги Плавильщикова «Занимательная энтомология». Автор рассказывает о том, что он идет мимо обыкновенного деревянного забора на краю дачного поселка. На заборе — комочек сухих былинок. Вы бы прошли мимо, решительно ничего не заметив: мало ли сухих былинок пристало к доскам! Но острый, наблюдательный глаз Николая Николаевича задерживается на них. Ученый останавливается. Следит. Ага! Комочек зашевелился. Ну разумеется, это не просто сухие былинки. В них скрыта жизнь. Под ними — домик гусенички бабочки психеи-мешочницы; с виду неказистый, он изнутри выложен шелком и атласом. Сейчас, в первые дни лета, гусеничка превратится в куколку. Из нее выведутся бабочки, а потом бескрылая самка психеи отложит яички и умрет. Ученый знает жизнь этой бабочки, ее превращения, ее привычки. Потому-то он и углядел среди сухих былинок, приставших к доскам забора, ее домик. Стало быть, для того чтобы смотреть и видеть, надо еще и знать.

Но у этой бабочки, точнее, у ее гусеничек есть свои секреты, которые ученому хочется разгадать. И он ставит опыты. Он собирает неказистые комочки с забора — их тут много — и уносит к себе домой. Настало время, появились бабочки, самки отложили яички, из них стали выводиться гусеницы.

— Как вы думаете, — хитро прищурившись, спрашивает ученый читателей, — что они прежде всего станут делать? Есть? Вот и ошиблись! Они начнут одеваться! Редкостные гусеницы, они никак не хотят ходить раздетыми!

Вот они скоблят пушок с листьев ястребинки, которые им подложил ученый, скоблят и сбивают прочные комочки, как бы нанизывают их один к другому, словно бусы. Ниточки бус превращаются в поясок, этим пояском гусеничка обматывает себя, а потом прикрепляет — «пришивает» к нему другие бусинки. Получается в результате колпачок. Эта крошка работает с таким искусством, будто ее кто-нибудь обучал. Но ведь она решительно ничего не соображает: инстинкт, врожденные повадки — вот сила, руководящая ее поступками.

«Ну, а если „раздеть“ гусеничек? Если лишить их пушка на листьях, из которого они делают свои бусы? Как они станут себя вести?» — размышляет ученый. И это научное любопытство передается читателю. Читателю тоже просто до зарезу нужно узнать, что будут делать эти удивительные гусеницы. Вместе с автором он разглядывает их через особый увеличительный прибор — простым глазом не разглядишь, как работают их микроскопические челюсти.

Вот ученый снимает с гусеничек ту одежду, которую они уже успели себе «сшить».

— Это очень деликатная работа, — посмеиваясь, говорит ученый, — раздевать крошек с миллиметр длиной, да так, чтобы их не повредить.

О своих подопытных Николай Николаевич рассказывает с нежностью, словно благодаря их за то, что они помогают ему узнавать