И. В. Млечина Гюнтер Грасс

ОТ АВТОРА

Давным-давно, страшно сказать — в 1966 году, «Литературная газета» предложила одной молодой германистке написать что-то вроде рецензии о только что изданной в ФРГ и уже поставленной на сцене пьесе западногерманского писателя Гюнтера Грасса. Вокруг пьесы, сообщили ей сотрудники редакции, поднялся большой шум, точнее — скандал. А газеты — даже в советские времена — очень любили что-нибудь «жареное». Вот и «Литгазета» клюнула на скандальную пьесу.

Германистка легкомысленно согласилась — она к тому времени еще не читала Грасса. Да и как бы она могла это сделать? Ведь прочитать какое-нибудь произведение писателя ФРГ можно было только в русском переводе — в журнале «Иностранная литература» или в виде книги, изданной в одном из государственных издательств. Это были тщательно отобранные, отфильтрованные произведения — ничего «идеологически чуждого» с «империалистического Запада» к нам проникнуть не могло. Правда, среди отобранного и изданного, слава богу, встречались очень хорошие и даже выдающиеся авторы, например Генрих Бёлль.

Существовала, конечно, возможность почитать что-нибудь запретное в «спецхране» крупнейших библиотек. Но для этого надо было принести из очень солидного учреждения документ с круглой печатью, удостоверяющий, что имярек непременно нуждается в прочтении определенной книги или журнала в связи с тем, что выполняет научную или другую государственно важную работу. Но как в ту пору достать такую бумагу?!

Зато легко было добыть книги из ГДР — «первого на немецкой земле государства рабочих и крестьян». Достаточно было поехать на тогдашнюю улицу Горького, ныне Тверскую, в книжный магазин «Дружба», где продавались сочинения авторов из социалистических стран на соответствующих языках. Молодая германистка именно так и поступала — покупала наугад сочинения «наших» немецких авторов, стоившие, кстати, очень дешево. Она исправно их читала, кое-что переводила или писала статьи и заметки.

А тут вдруг Грасс — о нем тогда в Советском Союзе мало кто знал, разве что искушенные международники, избранная каста советской журналистики. Их излюбленной темой — если речь шла о ФРГ — была неонацистская угроза. «Неофашисты поднимают голову», «Шабаш недобитых», «Вечно вчерашние жаждут реванша» — так или примерно так назывались их статьи. Упрямая германистка впоследствии даже собрала коллекцию подобных заголовков из советских центральных газет. Все они были примерно в этом духе. Если речь, конечно, не шла о западногерманских коммунистах, которые, естественно, жаждали мира и социализма и готовы были за это каждый день идти на бой (как сказал бы Гете).

«Литературная газета», заказав германистке статью, снабдила ее немецким текстом — из «спецхрана» была доставлена в редакцию и передана ей тоненькая книжечка «Плебеи репетируют восстание» (так называлась модная тогда пьеса Гюнтера Грасса). Пока германистка взахлеб читала текст, в международном отделе «ЛГ» созрел более масштабный план: не размениваться на мелочи, а сразу выдать большой опус про вышеозначенного писателя и его главный роман «Жестяной барабан». Ей снова привезли из «спецхрана» книгу — на сей раз толстую.

Она принялась читать и поняла, что никогда в жизни ничего подобного не встречала. Это было захватывающее, завораживающее чтение. Прочитав немалое количество сочинений гэдээровских авторов и гораздо меньшее количество произведений из ФРГ, включая действительно восхитительного Бёлля, германистка столкнулась с литературой совершенно непривычной стилистики и выразительности, нового для нее подхода к истории и современности. Она, можно сказать, была потрясена. В послесловии к роману, написанном одним западногерманским критиком, она к тому же — впервые в жизни — прочитала что-то про типологическое сходство тоталитарных режимов в Европе XX века и была крайне этим озадачена и взволнована.

Однажды, навещая в Доме творчества писателей «Малеевка» под Рузой своего отца, она встретила там известного литературоведа и германиста Льва Копелева, с коим была немного знакома. Он пригласил ее зайти к нему в комнату, где он жил со своей женой Раисой Орловой — специалистом по американской литературе, чтобы показать кое-какие немецкие книги. Его диван был завален западногерманскими изданиями, и гостья не решилась спросить, как они к нему попали. Среди книг она увидела знакомую обложку — это был роман «Жестяной барабан». Она схватила книгу и спросила Копелева, читал ли он роман и послесловие к нему. «Ведь там такое написано!» — краснея от волнения, промолвила она. — «А что именно?» — поинтересовался Копелев. — «Ну… про сходство диктатур и т. д.», — ответила она. Копелев засмеялся и спросил: «А вы сами никогда об этом не задумывались? Только говорите тише, тут перегородки тонкие…» Это было, повторю, в 1966 году, в разгар «холодной войны» и идеологических сражений между двумя мощными военно-стратегическими блоками.

Так или иначе, статья о Грассе была написана летом того же года и сразу пошла в номер. Подана она была шикарно. Большими и жирными латинскими буквами был набран заголовок: «Tertium non datur» («Третьего не дано»). А чуть ниже и менее крупными буквами — подзаголовок: «Блеск и нищета Гюнтера Грасса». Еще никогда молодая германистка не решалась писать так дерзко и лихо. Но по одобрительной реакции начальства международного отдела она поняла, что попала в точку, что от нее ждали именно такого материала.

Уже заголовок подсказывал, что автор статьи занял по отношению к автору романа нечто вроде менторской позиции, напомнив тому, что «третьего не дано», то есть что надо выбирать только между поджигателями войны и теми, кто ведет мир в светлое будущее. Иначе — тупик, конец: заблудился человек на историческом перекрестке и не знает, куда дальше идти, — в общем, потерял путеводную нить.

Отдав должное Грассу-художнику, германистка подвергла его зубодробительной критике во всём остальном: не занял правильной идеологической позиции, не так понимает исторический процесс. И вообще в политическом плане Грасс хромал, надо было его немножко подтянуть, объяснить, в чем он не прав, не отвергая его с ходу, ведь как художник он всё-таки очень одарен. Всё это было написано с задором и хлестко. Она знала, что газета — это идеологический орган, коллективный агитатор и пропагандист.

Вскоре (а возможно, уже тогда, когда она писала) ей стало стыдно за эту статью, ведь роман ее на самом