стран рассчитывали политически изолировать Советский Союз и поставить его под удар гитлеровской Германии и милитаристов Японии.

Мудрость партии и Советского правительства предотвратила эту угрозу. Заключение с Германией пакта о ненападении сорвало очередную попытку международной реакции уничтожить первое в мире социалистическое государство руками германских и японских милитаристов.

Конечно, уверенности в том, что фашистское правительство Германии надолго удержится на позициях добрососедства, не было ни у кого. Советские люди знали, с какой звериной ненавистью фашисты относятся к государству рабочих и крестьян. Однако заключенный между Советским Союзом и Германией пакт о ненападении не только сорвал замыслы международной реакции, но и давал нашему народу драгоценный выигрыш во времени, которое было так необходимо для укрепления оборонной мощи страны.

Помнится, в преподавательских кругах и среди слушателей Академии Генерального штаба все чаще разгорались споры о перспективах военных действий в Европе. Многие прямо говорили о возможности поворота гитлеровских полчищ после разгрома Франции на Восток, против нашей Родины.

Вполне обоснованное неверие в миролюбие гитлеровского руководства Германии проскальзывало во всех разговорах. Спрашивает тебя товарищ о здоровье и тут же вопрос:

— Ну как, война будет?

Эту настороженность образно выразил Николай Тихонов в одном из своих стихотворений:

Да, мы понимали, что обезумевший от жажды мирового господства фашизм, сбрасывающий сегодня бомбы на мирные города Англии, сможет завтра с еще большим ожесточением обрушить их на наши головы.

Можно ли быть спокойным, когда по соседству с тобой льется кровь мирных жителей, когда их жилища превращаются в руины? Советские люди с тревогой следили за событиями на Западе. Ставшие крылатыми слова: «Фашизм — это война» — напоминали народу об опасности. Быть постоянно настороже побуждало нас и то, что с лета 1940 года мы на большей части западной границы, по существу, стали непосредственными соседями с гитлеровской Германией, а это было весьма опасное соседство.

Тревожные мысли не покидали меня. И именно поэтому хотелось поскорее снова вернуться в войска. Я рад был бы оказаться в любом западном военном округе, но больше всего тянуло в Киевский, из которого ушел на учебу. Я понимал, что в этой неспокойной обстановке армии особенно нужны командиры, получившие необходимую оперативную подготовку в Академии Генерального штаба.

Пока ждал ответа из Киева, в академической поликлинике мне предложили путевку в Кисловодск. Занятий не было, поэтому я с удовольствием согласился, считая, что укрепить здоровье никогда не мешает, и через три дня уже наслаждался чудесной природой Северного Кавказа.

Среди отдыхающих нашлось много знакомых. Люди военные, мы и на досуге не могли избавиться от разговоров об армейской службе, об обстановке в Европе.

Товарищи с удовлетворением отзывались о кипучей деятельности нового Наркома обороны Семена Константиновича Тимошенко, о его стремлении поднять боевую готовность войск, еще более укрепить дисциплину. Генерал-майор Михаил Иванович Потапов, приехавший из Киевского военного округа, с увлечением рассказывал о начавшемся формировании механизированных корпусов, о предстоящей замене устаревшего танкового парка новыми замечательными машинами.

Дни отпуска промелькнули быстро. Однако и во время отдыха меня не покидала мысль: что ответит мне Жуков? Когда уже потерял надежду, поступила телеграмма. Генерал армии Жуков сообщал, что по его ходатайству нарком назначил меня в войска Киевского Особого военного округа. Мне предписывалось немедленно выехать в Киев.

В Москве, в Управлении по начсоставу, я ознакомился с приказом наркома о назначении меня начальником оперативного отдела штаба 12-й армии и последней аттестацией, которую дало на меня командование академии.

Случается иногда по пословице: мягко стелет, да жестко спать. О нашем начальнике кафедры генерал-лейтенанте Василии Константиновиче Мордвинове так не скажешь. «Стлал» он жестко: не прощал ни малейшего упущения в работе, безжалостно критиковал нас, молодых преподавателей. Так что на добрый отзыв я и не рассчитывал. Но начал читать собственноручно написанную им аттестацию — и глазам своим не поверил. Столько хвалебных слов, что я невольно усомнился: обо мне ли это? Заканчивалась аттестация выводом: «Должности вполне соответствует и заслуживает присвоения звания „генерал-майор“.

И все эти добрые слова высказаны человеком, которого мы всегда считали самым скупым на похвалу!

Получив командировочное предписание и подобрав необходимые материалы, я сентябрьским вечером простился с семьей, которая впервые за всю мою долгую армейскую службу не следовала за мной. Сын и дочь начали учебный год, да и назначение состоялось так неожиданно, что о совместном отъезде не могло быть и речи.

ЗАДАНИЕ КОМАНДУЮЩЕГО

На следующий день я уже был в Киеве на улице Чкалова, где размещался штаб округа.

Принял меня молодой командир, в петлицах гимнастерки которого поблескивали по три красных прямоугольника.

— Старший батальонный комиссар Сергеев, — представился он, подчеркивая слово «старший».

Начальнику отдела кадров было тогда не более тридцати пяти лет, а выглядел еще моложе. Но он уже обрел снисходительный тон и важность, свойственную некоторым старым кадровикам.

— Мне командующий уже говорил о вас. Пока оформляйтесь, а завтра в одиннадцать позвоните мне. Я сообщу, когда командующий сможет вас принять.

Попрощавшись с Сергеевым, я поехал в гостиницу. Вечером долго бродил по городу. В Киеве я не впервые. Но каждый раз восхищался им, его прекрасными зданиями, обрамленными зеленью, его улицами, которые живописными террасами спускаются с холма к самому Днепру, широкому, привольному и всегда затянутому легкой серебристой дымкой. Шеллинг утверждает, что архитектура — это застывшая музыка. Когда любуешься многоликой архитектурой Киева, вобравшей в себя вдохновение зодчих на протяжении многих веков, изумляешься целостности этого города. Седая древность неразрывно переплетается, гармонирует с новью. И, несмотря на смешение самых разных архитектурных стилей, город сумел сохранить свой