становилось все равно. Хватит, наискался, больше никуда не пойду, — думал он и тут же вскакивал и летел через весь город с бешено колотящимся сердцем и одной ужасной мыслью: «А что, если я не приду, а она будет там?..». Но ее по-прежнему нигде не было.

И тогда он начинал роптать. Ропот, сначала робкий, постепенно набирал силу: в конце концов, что это вообще такое?! За два года можно было успокоиться и прислать хоть одну весточку! Сколько можно прятаться! Что за дурацкая игра, прятки, в нее только дети играют, а они уже не дети. Да, они уже давно взрослые серьезные люди, так сколько можно над ним издеваться?! Хоть бы раз позвонила, открытку прислала, что жива-здорова. Ему-то не много и нужно, только бы знать, что с ней все в порядке, что она где-то есть… Но даже почтовый ящик был с ней в сговоре и регулярно выдавал газеты, счета, квитанции, но ни разу ничего от нее.

Когда прошло два года, на него напала бессонница. Он купил подержанный мотоцикл и ночи напролет гонял по пустым городским улицам. Он мчался, обгоняя редкие автомобили, под скрип и громыхание растяжек, петлял в темных переулках, колесил по разрытым и раздолбанным дворам, выезжал на тротуар и несся вперед, заглядывая в окна первых этажей — вдруг там будет она… Но перед собой он почти никогда не смотрел, а если смотрел, то не видел ничего, кроме темноты и летящих навстречу огней, поэтому неудивительно, что однажды, резко свернув за угол, он врезался во что-то темное и мягкое. От удара мотоцикл занесло, и он покатился по земле, прежде чем понял, что произошло.

— Господи! — простонал кто-то. Он поднял голову и остолбенел: рядом с ним сидела она, морщась, растирала руку. — Господи, больно же… Смотреть надо, куда едешь, дур-рак!

— Ксана, — он глазам своим не поверил. — Ксанка…

Он вдруг оробел. Так долго искать ее, и вот так найти… Она здесь, перед ним… Не могло быть все так просто. Да она ли это? Он придвинулся ближе, осторожно дотронулся до ее рук, заглянул в глаза. Руки были точно ее, и глаза тоже, и костерила его на все корки она так же, как раньше…

— Ксана! Ксаночка! — закричал он и бросился ее целовать. — Ксанка! Прости, слышишь, прости! Я виноват! Дурак я был, да. Дур-рак!

И нежные от холода щеки были ее, и губы знакомо вздрагивали под его губами, и ресницы порхали, как бабочки. И шея, и плечи — все, все было ее. И он заплакал от радости, и что-то бессвязно зашептал, и попросил прощенья, и попытался объяснить, и рассказать, как жил без нее…

— Пусти! — вдруг вскрикнула она. — Пусти! Пусти! Пусти! — и жалобно-жалобно завизжала.

Он отшатнулся в недоумении, моргнул… В его руках билась и скулила большая черно-белая собака.

Он снова моргнул, надеясь, что наваждение исчезнет, потом без злобы сказал: «Черт!» и оттолкнул животное. Мир снова вытянулся в бесконечную прямую поиска. Все правильно, все так и должно быть… Он поднялся, отряхнулся, стал искать ключи от мотоцикла. Машинально коснулся лба — там была кровь.

— Черт, — повторил он, и в ответ услышал тихое повизгивание. Собака жалась к его ногам, держа на весу переднюю лапу. Она оказалась совсем не большой, как он думал, белой с черными пятнами — или черной с белыми пятнами? — пушистой и упитанной, но какой-то растрепанной. На бездомную не похожа, скорее на потерявшуюся, а, может, сама сбежала от хозяев…

Он снова оттолкнул ее и поднял мотоцикл. Тот завелся на удивление легко. Он невольно оглянулся: собака сидела на краю тротуара. Она больше не скулила, просто держала лапу перед собой и следила за ним большими темными глазами.

— Ну… бывай… — сказал он ей. Собака не шелохнулась. В том, как она сидела и смотрела на него, ему вдруг почудилось что-то знакомое. Его передернуло.

— Ладно, давай сюда! — он хлопнул ладонью по сидению. Собака мигом сорвалась с места, прыгнула ему на руки, завертелась, затанцевала и все норовила лизнуть его в лицо.

— Ладно, ладно… — ворчал он, слабо отмахиваясь. Зачем ему нужна была эта собака, он и сам не знал, но оставить ее здесь одну было страшно. — Давай знакомиться, что ли… Ты будешь… Ксюхой!

Назвать ее Ксаной он не решился.

Ксюха оказалась очень удобным животным: никогда не лаяла попусту, не жаловалась, если он забывал ее покормить, не просилась на улицу в шесть часов утра и всегда готова была его выслушать. Постепенно он привык делиться с ней своими мыслями, заботами и желаньями — всем тем, что связывало его с Ксаной. Из всех родных, возлюбленных, близких и знакомых его понимала только собака.

— Ведь я совсем не собирался уходить! — сказал он ей однажды. — Даже не хотел! Я просто пошутил. А она подумала, что я по-настоящему ее бросил… Ты понимаешь, она все всегда принимала близко к сердцу. Ну, что ей стоило подождать два дня?!

Собака сочувственно вздыхала и лизала ему руки.

— А теперь… За два дня два года! Два года я ее ищу! Неужели она все еще злится? А, может, она так мстит? Забилась в какую-нибудь щель и носа не высунет, а я здесь с ума схожу. А она, наверное, смеется… Знаешь, как она умеет смеяться? Вот сидит-сидит, а потом как захохочет. Полчаса без передышки! Из глаз слезы градом, а она все хохочет. А потом снова молчок, как отрезало. И чего смеялась, не понятно…

Собака слушала его очень внимательно, но потом почему-то занервничала: с озадаченным видом чесала уши, вскакивала и кругами носилась по комнате. Чем больше слушала, тем больше нервничала. Он не обращал на это внимания.

— Ну, виноват я, виноват… Думаешь легко в этом признаться? А ведь я признался, признался же! А ее все нет и нет… Где она? Где, где, где, где? Хватит со мной играть, я все понял! Где ты? Где тебя искать? На другом конце земли? Нет, ты здесь, я знаю, я чувствую… Ты в этом городе… Но где, где? Где? Где ты прячешься?

Собака перестала кружить по комнате и запрыгнула ему на живот.

— Ксюха! — он схватил ее, встряхнул и бросил на пол. — Фу! Пошла! Пошла прочь!

Она тут же вскочила обратно.

— Ты, что, взбесилась?! Место! Иди на свое место!

Собака поджала хвост.

— Место! — строго повторил он и подтолкнул ее в сторону собачьего коврика. — Иди на место, кому сказал!

Ксюха опустила голову и прижала уши, но через минуту она уже хватала зубами его штанину и громко лаяла. Он кричал на нее, грозился и даже дал ей пинка, а она металась из стороны в сторону, точно что-то искала, тыкала носом ему в колени, взвизгивала, била его передними лапами, а потом вдруг села посередине комнаты и громко завыла — так, словно в доме был покойник. Ему стало страшно.

Пересилив себя, он встал и подошел к ней. Она сразу перестала выть, бросила на него быстрый взгляд, куда-то сбегала и вернулась с клочком газеты в зубах. Положила газету перед ним,