Литвек - электронная библиотека >> Александр Моисеевич Володин >> Драма и др. >> Две стрелы: детектив каменного века >> страница 10
лелеять никчемных и бесполезных. Потом, это я тебе обещаю. Но пока пускай они потеснятся.

— Пускай потеснятся, — поддержали Человека Боя воинственные.

— Пускай потеснятся!

Мы видели этих людей и раньше, но что-то изменилось в них. Как будто выросли подбородки, как будто укоротились лбы.


Ушастый встал перед Человеком Боя.

— Значит, ты считаешь, что одни могут быть сыты, когда другие голодны, так тебя понять?

— Да, Ушастый, ты смышленый парень.

— И значит ты считаешь, что свирепость — это для человека самое главное, так, да?

— Да, я Человек Боя, для меня это самое главное.

— А тех, кто не так свиреп, надо уничтожить. Так, да?

— Да, приятель, бесполезных полезно уничтожать.

— А помнишь ли ты, что если луна увидит кровь человека, пролитую его сородичем, то этот сородич должен умереть?

— Сначала ты умрешь, Ушастый.


Две стрелы просвистели в воздухе. Они поразили Ушастого в спину.

Вскрикнули женщины, толпа угрюмо вздохнула, и стало тихо.

Черепашка бросилась к Ушастому, вгляделась. Боясь понять, что произошло, она села на землю, радом с ним.

— Надо было увести тебя отсюда. Я не смогла, прости меня. Прости меня. Прости меня.


Глава рода, опираясь на палку, подошел к обожженному стволу дерева. Снял со лба повязку — знак своего звания — и повесил на сук.

— Пора уходить, — сказал он.


Человек Боя приблизился к нему, проговорил севшим вдруг голосом:

— Не уходи, старый. Не оставляй нас. Самый большой костер мы будем раскладывать тебе. Не думай, отец, что я все забыл. Ты хром из-за меня. Твоя нога спасла нам жизнь… Да, отныне мы пойдем новой дорогой, но мы пойдем вместе с тобой.

— Нет, друзья мои, — отвечал Глава. — Не я поведу вас этой дорогой. Вы уже пошли по ней. Я давно уже стою в пыли, поднятой вашими ногами. А кто теперь будет вместо меня, он скоро объявится. Приготовь свою речь, Красноречивый. Когда ты успеваешь собраться с мыслями, ты говоришь особенно красноречиво. Я иной раз завидую твоему умению. И тебе, Ходок, можно позавидовать. Ни на кого не прольется столько счастья, сколько на тебя. Как на глухого — птичий щебет. Как на слепого — свет солнца. А тебя, вдова, не знаю чем утешить. Поплачь, это помогает. Ты перед всеми унизилась, теперь едва ли кто-нибудь захочет жениться на тебе. Никто не узнает, как ты красива, когда купаешься в озере. Красивее юных девушек. Плачь. Едва ли кто-нибудь испытает гладкость твоей кожи, ласку твоих рук. Перед тобой, Черепашка, я не виноват. Я говорил Ушастому: уходи. Он не захотел.

А я иду. Пора, пора идти.
Мне кажется, что ухожу не я,
а вы идете. Нам не по пути.
Желаю я тебе, моя семья,
нестрашных горестей, нетяжких бед…
Я здесь остался.
Я смотрю вам вслед.
Люди опустились перед ним на колени. Вдова плакала. За ней заплакали другие женщины. Глава заковылял прочь.

Красноречивый:

Военачальник! В этот трудный час,
в час, выражаясь проще, грозовой,
ты лучший здесь, ты первый среди нас.
Прости меня, ты должен стать Главой.
Человек Боя
Клянусь, друзья, грядущею победой…
Долгоносик:

Нет, будущим ты не клянись. Оно
позором этих дней осквернено.
Человек Боя:

Кто там опять? Все тот же Долгоносик?
Долгоносик:

Да. Долгоносик! Жить в постыдном страхе
перед тобою — то же, что не жить.
Человек Боя:

Зачем же в страхе? Что с тобою, брат?
Иная мне рисуется картина:
как пчелы, что на всех цветах сбирают
их сладкий сок, мы, рот набивши медом,
летим в свой улей и, подобно пчелам…
Долгоносик:

Встречаем смерть в награду за труды!
Уже две жизни только за два дня
тебя своею кровью запятнали.
И может быть, через одно мгновенье
тебе на душу тяжко ляжет третья.
Человек Боя:

Чья же это жизнь?
Долгоносик:

Моя, вот в чем беда.
И — в спину, в спину, вам не привыкать…

Он повернулся, чтобы уйти, но две стрелы, просвистев, поразили его в спину.

Человек Боя (в ярости):

Кто там стрелял? Связать и наказать!
Неужто недостаточно убийств?
Неужто не настало время мира,
покоя и порядка в нашем роде?
Черепашка:

Нет, не настало! И не будет больше!
Человек Боя:

С почетом должным схоронить обоих.
Голосованье и гулянье — завтра.
Он хотел было уйти к себе, но вдруг быстро, как животное, обернулся и присел в страхе:

— Что?!


Люди стояли, пригнувшись, готовые нападать или спасаться. Смотрели на Человека Боя тревожно.

Просвистела стрела. Он быстро, по-звериному присел и увидел, как люди стоят, глядя кто куда.