молитвы и истово крестились. Женщины причитали и вытирали передниками слезы, а дети, которых они носили на руках или которые цеплялись за их юбки, со страхом смотрели на черного сердитого дядю, который все чем-то пугал, и с громким плачем просились домой.

Такие проповедники стали появляться все чаще. В разных концах города они собирали толпы народа, говорили о каре Божьей, о светопреставлении и призывали к покаянию. Церкви, особенно на окраинах, в кварталах, населенных беднотой, были битком набиты, точно люди видели в них единственное надежное убежище в эти роковые часы; здесь тоже раздавались проповеди о пришествии Страшного суда и необходимости великого, последнего покаяния.

Тревожное настроение росло с каждым часом. По мере того, как солнце клонилось к закату, люди провожали его грустными глазами, словно видя в нем единственного защитника против нагрянувшей беды. Хотелось верить, что пока солнце стоит на небе, ничего страшного не может случиться; но ночи боялись, ей не доверяли, так как привыкли думать, что все злые, темные дела совершаются под ее покровом.

— Что-то будет ночью? — вздыхали люди.

Некоторые, большей частью люди с хорошим аппетитом и правильным пищеварением, уверяли, что зоотавры провалились в тартарары или улетели на какую-либо другую планету.

— У нас им не понравилось! — говорили они. — Прилетели, понюхали, увидели, что ничего здесь интересного нет — и отправились куда-нибудь подальше… на Меркурий, Сатурн, или Юпитер, что ли… Мало ли есть хороших мест! Охота им на нашей грязной земле засиживаться!

Но люди с больной печенью и плохим пищеварением, слушая их, только головами качали.

— Никуда они не улетели! — говорили они. — Не беспокойтесь, еще явятся! Очень может быть, что они, как ночные птицы, не выносят солнечного света.

Когда солнце зашло, залив целым морем пламени всю западную половину небосклона (в чем, к слову сказать, суеверные люди усмотрели лишнее предзнаменование грядущих бед), по городу, из квартала в квартал, из улицы в улицу, поползли зловещие слухи.

— Летят! Летят!

— Где? Откуда?

— Неизвестно, но с Монмартра слышали шум их крыльев.

Такие же вести приходили и из окрестностей: из Кламара, Медона, Сен-Дени и других мест. Везде якобы слышали этот характерный шум, и отовсюду бежали впопыхах в Париж, точно его каменные громады представляли более надежную защиту против неведомых чудовищ, чем дома предместий.

Скоро распространились слухи, что в какой-то подгородной деревне находившийся в поле крестьянин видел поднявшегося из за леса зоотавра, который будто бы полетел по направлению к северо-западу, в сторону Ламанша.

Наконец, около 10 часов ночи, раздался характерный шум, точно гигантский мотор с треском пролетал над городом, а минуту спустя, то скрываясь за обложившими небо тучами, то снова появляясь, показался чудовищных размеров зоотавр.

Началась невообразимая паника. Люди, как обезумев-шик, точно стая цыплят, увидевших кружащего над ними коршуна, стали метаться из стороны в сторону.

— В подвалы! В подвалы! — слышались крики.

— Нет, нет! — кричали другие. — Если дом рухнет, в подвалах верная гибель!

— В церковь! — звали третьи. — Если суждено умереть, умрем в доме Божьем.

Несколько минут спустя улицы опустели, выметенные, словно гигантской метлой, безумным, ослепляющим и оглушающим, сковывающим члены и леденящим кровь страхом.

А над городом треск чудовищного мотора становился все оглушительнее. Скоро к первому мотору прибавился другой, третий, четвертый.

Начался новый, второй по счету, налет зоотавров.

III

Эта вторая ночь была еще более богата событиями, чем первая.

К жертвам, погибшим при обвалах домов, от разрыва сердца, паралича, прибавились в одном только Париже тысячи новых: зоотавры, спустившись совсем низко, разрушали здания, в которых прятались люди, выхватывали их десятками из тесно сбившихся куч и уносили неизвестно куда. Это было так ужасно, что даже многие из тех, которых зоотавры не тронули, но которые присутствовали при похищении, либо тут же умерли, либо лишились рассудка.

Таким образом, почти никто не мог рассказать толком, как все это произошло, как появились в том или ином месте зоотавры, как они выхватывали свои жертвы и какой у них внешний вид.

Газетный репортер Пелетье, один из немногих очевидцев этих ужасов, которому удалось сохранить жизнь и относительную ясность суждения, в следующих выражениях описывал, как один из зоотавров похитил его жену и еще с десяток мужчин и женщин:

— Все жильцы дома сбились у нас в квартире, в нижнем этаже, над самым подвалом. Собралось нас человек шестьдесят. В подвал спускаться не хотелось: сыро, холодно, да, пожалуй, еще опаснее… Ну, сидим ни живы ни мертвы, говорим шепотом, а больше все молчим. Кругом все бледные, челюсти дрожат, зуб на зуб не попадает. Спустили шторы на окнах, чтоб света с улицы не было видно, и сидим при одной маленькой электрической лампочке; потом взяли да и эту потушили: казалось почему-то, что в темноте безопаснее. Наверху, над головой, все время треск, грохот, точно кругом сотни домов рушатся… Так прошло с полчаса, а, быть может, и целый час. Как вдруг, трррах! Слышу, что-то налетело на наш дом, ломает крышу и стены, швыряет их в стороны, как если б они были игрушечными. Тут такое пошло! Плач, душу раздирающие крики… Несколько женщин лишились чувств. Потом вдруг сверху на нас кирпичи посыпались, известка, балки. Несколько человек убило, других изувечило. Еще через минуту нас вдруг осветило, тоже сверху, через рухнувший потолок, ослепительно ярким снопом света.

Пелетье сделал передышку, долго вытирал со лба и с шеи обильно выступивший пот и продолжал:

— Это и был он, зоотавр… Мгновенно крики прекратились: голоса, должно быть, не хватило. Забились все тесной кучей в один угол, каждый старается поглубже уйти, за других спрятаться; головы втянуты, лица руками закрыты. Ну, а потом… Черт его знает, как это, собственно, произошло! Сверху, через разверстый потолок, спустилась какая-то чудовищных размеров лапа, черная, глянцевитая, как у ящера, с изогнутыми, похожими на серпы когтями, и стала шарить по комнате. Нащупала кучу человеческих тел и загребла сколько могла. Тут только опять раздались нечеловеческие вопли. Жена моя крикнула так, что у меня и теперь еще этот крик в ушах стоит. Она уцепилась изо всех сил в меня, так что меня тоже приподняло было немного; но через несколько мгновений руки ее разжались: должно быть, лишилась сознания… Я, по-видимому, тоже потерял на время сознание. Когда я пришел в себя, то увидел картину, от которой у